Ричард Длинные Руки – ландесфюрст

— Разве? — спросил я. — На месте короля я бы уже застрелился. Или закололся. Да хоть зарубился! Как можно торчать в этой дыре… довольно прекрасной, не спорю… и не попытаться отвоевать трон? И в этой благородной попытке, которую точно воспоют барды, красиво пасть в бою? Мы с удовольствием поможем!

Епископ не отыскал что ответить, повернулся к Кейдану. Тот смотрит ненавидяще, я ответил наглым взглядом.

— И все-таки, — сказал он резко, — это я король Сен-Мари!.. А вы — захватчик!

— Уже нет, — ответил я. — Давно уже сен-маринец.

— Что? — перепросил он. — Тогда почему вы не преклоняете передо мной колено? Я король!

— Вы король, — согласился я и постарался, чтобы в моем голосе звучала необходимая доля почтительности. — Однако я не приносил вам оммаж, а без этой клятвы верности и послушания я не имею права преклонять колено.

Его лицо искривилось в злой гримасе.

— И что вам мешает принести мне клятву верности сейчас?

— Увы, — сказал я, — Ваше Величество. Период вашего правления отмечен всплеском коррупции, расточительства, казнокрадства, упадка нравов, пренебрежения всеми слоями общества своими обязанностями. Это не только мое мнение, но и всей прогрессивной общественности северных регионов, что явилась вместе со мной и пришла в ужас от здешних нравов и нравиков.

— Вы вторглись непрошеными, — заявил он, — вы напали на мирное королевство!

— Ваше Величество, — сказал я, — когда-то границы считались священными и суверенными, и никто не смел их нарушать. Даже слово такое было: «суверенитет». В добрые старые времена. А нарушивший суверенные границы объявлялся захватчиком. Однако повышенный интерес к правам маленького человека привел к пересмотру базовых ценностей мирового права. Мы не могли смотреть, как в вашем королевстве грубо попирается законность, свобода выборов, подавляется инакомыслие, а граждане лишены права высказывать свое неотъемлемое мнение о животрепещущих вопросах политического устройства общества, экологии, потепления, его будущего и ясных перспектив на счастье для всех и каждого!

Он смотрел, набычившись, давно потеряв смысл в этом наборе красивых слов, в глазах вопрос: что мне потребовалось на самом деле? А епископ проговорил просительно:

— Ваше Величество, это насчет черных месс, что ли?..

Кейдан буркнул:

— Черные мессы — личное дело каждого. Я их не проводил, но и не запрещал. Это частное дело совести.

Я воскликнул патетически:

— Но как же наше служение Господу?

— Личное дело, — отрезал он. — Король не должен принуждать ходить в церковь.

— Не принуждать, — сказал я твердо и громко, нас слушает слишком много народу, чтобы ошибаться в словах, — а понуждать! Показывать примером своей благочестивой жизни необходимость бывать в храмах благодати, чего вы, Ваше Величество, вовсе не делали!

Он покачал головой.

— Ложь. Я посещал церковь.

— Мало, — отрезал я. — Только по большим праздникам, когда нельзя не пойти! У меня, Ваше Величество, на вас ого-го какое досье, компромат на компромате!.. И почти все правда. Не буду касаться ваших связей на стороне, чтобы не ссорить с супругой, семья — это все, однако материала достаточно, чтобы утопить любого политического деятеля, а в случае с венценосным монархом — потребовать свержения ввиду несоответствия занимаемому трону.

Он смотрел пытливо, стараясь понять по моему лицу, насколько можно доверять сведениям о компромате, явно же большая часть высосана из пальца, а остальное можно попытаться опровергнуть или как-то дезавуировать.

Я добавил с достоинством:

— Ваше Величество, обдумайте вариант насчет отречения от трона. Можно с условиями и оговорками. Этот вопрос не ультимативный, а обсуждаемый. Но в конце концов его решить придется.

Он гневно топнул ногой и сказал громко:

— Я на это никогда не пойду!

— Пойдете, — сказал я. — Если вы не последний дурак, а вы не дурак, Ваше Величество. Должен сказать, что экономика на должной высоте, крестьяне совсем не голодают, в королевстве очень многое делалось верно, хотя, подозреваю, это не ваша заслуга. Но хоть не слишком мешали, и то хорошо. Но я делаю еще вернее, так что у нас борьба добра с бобром, или хорошего с лучшим. Лучшее — это я, Ваше Величество, ну да это понятно…

Он снова не понял — видно по лицу, сделал глаза усталыми и сказал по-королевски:

— Вы можете идти.

Я поклонился.

— Уже ухожу. Ваше Величество, вам лучше выставить встречные условия, мы можем на чем-то сторговаться. Иначе, вы понимаете… Я такой гуманист, такой гуманист… В общем, мы остановимся в замке герцога Ульриха, там подождем ваш ответ.

Он сказал резко:

— Ответа не будет!

Я вздохнул.

— Жаль. Тогда мы сами за ним придем. И уже получим тот, который нам нужен. Вы меня поняли… надеюсь?

Глава 2

Я поклонился еще раз, все смотрят на меня с застывшими лицами, я вернулся к арбогастру, его повод держит рейнграф Чарльз, так и не промолвивший ни слова, поставил ногу в стремя и поднялся в седло замедленно и величаво.

За спиной все та же тишина, я даже не ощутил привычного холодка, когда используют магию. Видимо, по этикету в общении королей она не применяется. Или епископ глушит ее с легкостью.