Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Он подхватил меч и развернулся в сторону болота. На месте трех деревьев белеют расщепленные пни. Сами деревья медленно погружаются в болото. Луна снова спряталась, мы видели на месте падения только черную массу. Что-то ворочалось, трепыхалось. Ноги увязали в грязи, Гендельсон даже вошел в воду, вытягивал шею, всматривался.

– А всадник?.. Не выжил ли?

– Вряд ли, – ответил я с сомнением. – Его должно было расплескать о деревья... Или придавить тушей. Все-таки столкновение было... весьма.

Он сказал с недоумением:

– Но как он... в темноте?

– Значит, есть и такая порода, – предположил я. – Помесь с совой. Нет, с летучей мышью... Хуже другое...

– Что может быть хуже?

– Он летел прямо сюда. По нашему следу. Как будто ему кто-то указал, куда мы пошли.

Даже при лунном свете было видно, как посерело лицо Гендельсона.

– Кто?

Я пожал плечами.

– А сейчас это важно? Что, вернемся и набьем морду? Надо идти дальше, другого ничего не остается.

Он пощупал на груди кожаный мешочек с талисманом. Мышцы лица напряглись, черты заострились, он сказал хриплым голосом:

– Тогда нам стоит лечь спать. Он не смог вернуться и донести, где мы. А утром нам нужны будут силы. Не думаю, что это болото тянется до самого Кернеля!

Еще бы, подумал я. Кернель где-то высоко в горах. Даже непроходимых горах. Но когда этот дракон с наездником не вернутся, их хозяин как раз и поймет, что они нарвались... И что мы в состоянии дать такому дракону отпор.

А в таких случаях посылают парней покрепче. Вот таких парней, с крыльями.

Глава 24

Самое правильное было бы бежать через болото весь остаток ночи, лучше не в сторону Кернеля, а вправо или влево, но нас настолько измучил дневной переход, что собрали разбежавшихся коней, заново развели костер и свалились без сил. Ночью мне впервые не пригрезилась танцующая фея, зато снились окорока, карбонат, шейки, хорошо прожаренный бифштекс. Проснулись, лязгая зубами, хотя костер ухитрился гореть всю ночь. Но утро здесь суровое, мрачное, земля холодная, а воздух промозглый, которым тяжело дышать. Серое болото, казалось, отражается и на небе: там тоже все серое, удушливое, и тяжелое, как промокшая старая шкура.

Болото иногда прерывалось лугом, как нам казалось, Гендельсон тут же начинал благодарственную молитву, но короткий луг оказывался лишь отмелью в нескончаемом болоте. Дальше снова топкая грязь, редкие островки тростника, мохнатые высокие кочки, толстое одеяло мха, что угрожающе прогибается при каждом шаге. Я чувствовал, что именно под этим обманчивым ковром и таятся самые глубокие омуты, обходил их, старался двигаться, ориентируясь на пучки травы и тростника.

Голодные кони на ходу хватали жесткие стебли, жалобно ржали. Губы моего коня уже изрезаны, капает тягучая густая кровь.

Гнилой туман то сгущался, то рассеивался. В минуты просветления мы видели бесконечный затопленный мир, где пучки травы торчали из смрадной воды, как верхушки затопленных деревьев. Болото наложило свой отпечаток гниения на все, даже листья кувшинок здесь коричневые, с изъеденными краями.

Едва где-то показывалось что-то шевелящееся, я швырял туда молот. Гендельсон сперва радовался, потом усомнился: не пришибу ли невинную душу. Я хмуро поинтересовался, какая это невинная душа полезет в это болото и с какой целью.

Он возразил, что мы же лазаем, у меня не нашлось аргументов, да и рука устала, так что молот снова занял место на поясе. Но все же даже при таком милосердии я трижды, если не больше, подшибал в тумане нечто крупное. Всякий раз огромное животное то ли находило в себе силы убежать, то ли тонуло, но я был счастлив, что даже не видел этих чудовищ. Воображение подсказывает, что в болоте звери должны быть отвратительнее, чем в лесу или горах.

Гнилая вода начала прерываться торфяниками, наконец сменилась ими полностью. Мы забрались в седла, проехали еще с полмили, я ощутил, как под кожу забирается гаденький страх. Впереди потянулись поля черной растрескавшейся на ровные квадратики грязи. Многие ухитрились даже свернуться в трубочки, но сухая грязь везде, напоминая, что совсем недавно это то ли было дном, то ли здесь был огромный прилив, задержавшийся на годы.

Я оглянулся, за нами двигался серый сырой туман. Он уже закрыл болото, теперь надвигался грозный и пугающий. Но воздух стал заметно чище, я ощутил наконец, какой гадостью мы дышали в этом смрадном болоте.

Прекрасные холодные горы стали заметно ближе. Казалось, до них рукой подать, я уже различал глубокие трещины, нависающие уступы, яркий блеск чистого льда больно слепил глаза.

– Впереди Кернель, – повторил Гендельсон уже в который раз. – Мы его почти достигли!

– Почти, – ответил я, – но от «почти» до «достигли» дистанция огромного размера.

Он положил руку на рукоять меча, гордо выпрямился.

– Так чего же мы стоим?

Дурак, подумал я раздраженно, но пустил своего коня вперед осторожной рысью. Я не баба из придворной челяди, чтобы передо мной красоваться. Уж я-то вижу тебя насквозь, пустозвон. Побереги свои позы до того времени, когда вернешься. Даже не «когда», а «если»...