Ричард Длинные Руки – паладин Господа

– Устроит, – сказал я и бросил на стол три монеты. – Бери. На одну больше за то, что решил быстро... и правильно. Она тебе расскажет, что с ней приключилось. Словом, теперь она на твоем попечении.

Он вскинул руку, к нему подбежал молодой бойкий парень.

– Все лучшее – на этот стол, – сказал хозяин. Он повернулся к Дафнии. – Полагаю, тебе не стоит сидеть за столом с этими господами. Красивая женщина должна быть вдвойне осмотрительна, ибо ее красота будет соблазнять другого, а если она бедна, то соблазнять ее саму. Так что отправляйся сразу на кухню. Там тебя и покормят... и сразу можешь приступить к работе.

Я покачал головой.

– Не видишь, она в моем плаще? И босая? Дафния, иди с ним, расскажи все, что случилось.

Мы проводили их взглядами. Гендельеон с облегчением перевел дух.

– Вот мы и пристроили одну заблудшую душу. Нам это зачтется на Страшном суде.

– Это было нетрудно, – заметил я. – А что нетрудно, то недорого. За такое большие грехи не скостят.

– Да, – согласился он важным голосом. – Ее пристроить было нетрудно. Она красивая, а красота есть открытое рекомендательное письмо...

– Красота... – повторил я. – Красивой быть хорошо... но опасно.

– Да, – согласился он. – Но это в диких землях.

– А в христианских, – сказал я елейным голосом, – красивых сжигают, ибо... ведьмы.

Он нахмурился, тяжелые брови нависли, как грозовые тучи. В глазах промелькнули огоньки и погасли.

– Есть христианская красота, – изрек он наконец голосом прокурора. – А есть – нечестивая. Нехристианская. Вот ее надо на костер.

– За что?

– За то, – отрезал он. – За то самое!

– Ну вот теперь понятно, – сказал я.

На стол таскали жареное мясо, рыбу, сыр, хозяин сам принес кувшин вина, сообщив, что это лучшее в городе, поставил перед нами два медных кубка, удалился. На остальных столах, к удовольствию Гендельсона, миски были глиняные, как и кружки.

Я ел молча, поглядывал по сторонам. Никто уже на нас не смотрел, все ели, пили, хвастались, затевали ссоры. Правда, я все-таки обратил внимание на худого жилистого человека с красным обожженным лицом. Он сидел к нам спиной за соседним столом, но по тому, как напряженно держался и отвечал невпопад своему собутыльнику, я ощутил, что он очень внимательно слушает наши разговоры. А если учесть, что у Гендельсона «Божья Матерь» и «Пресвятая Богородица» звучат через слово, то мы, похоже, выглядим как два негра в рязанском пивном баре.

Жилистый неспешно отхлебывал из глиняной кружки, потом словно невзначай повернулся к нам боком, так можно наблюдать за нами краешком глаза. Да и ухо, как жерло граммофона, направлено в нашу сторону. На нем был толстый коричневый плащ, волосы падают на доб, а черная густая борода начинается прямо от глаз, опускается на грудь, укрывая лицо так, что я не назвал бы его с уверенность ни квадратнорожим, ни лошадо-мордым, ни утинорылым, ни даже монголоидным батыром – только роскошная неухоженная борода, неопрятная, вобравшая в себя пыль и запах дорог.

Я хотел поинтересоваться у Гендельсона, как тот его находит, но вовремя прикусил язык. Дафния пару раз мелькнула в окошке кухни. Я сделал вид, что заинтересовался, пошел посмотреть, по дороге перехватил хозяйского сына.

– Эй, погоди!

Он с готовностью остановился, живой и бойкий парнишка с живыми рыночными глазами.

– Чего изволите?

– О, – сказал я, – я такого наизволяю, что лучше не надо. Ты лучше скажи, кто вон тот бородатый? У него вид заправского путешественника.

Парнишка быстро огляделся.

– А, этот... Отец говорит, что он у нас каждый год. По разу, всегда в одно и то же время. Странно, сейчас он второй раз за этот месяц.

– А кто он, не знаешь?

Он посерьезнел, подобрался, ответил очень осторожно:

– Отец говорит, что неприлично расспрашивать людей, если они сами не рассказывают. А мама говорит, что и небезопасно.

– Верно говорят родители, – сказал я со вздохом. – Почему у всех родители как родители, а у меня какие-то... ух, ладно. Наша комната готова?

– Сейчас ее убирают, ваша милость. Моют, чистят. Отец сказал, что у нас редко бывают такие знатные гости.

– Как долго будут готовить?

– Не успеете закончить кувшин, который начали!

– Хорошо, – проворчал я. – Тогда еще один кувшин к нам в комнату. Кто знает, сколько мы пробудем.

Я вернулся к столу. Гендельсон заканчивал обгладывать какое-то животное, подозрительно напоминающее полуметрового варана.

– Ну что там? – поинтересовался он с набитым ртом.

– Чистят, моют, скребут, – ответил я лаконично. Вино оказалось легкое, с приятным вкусом. Я осушил одну чашу, Гендельсон икнул, вытер рот рукавом, рыло благородное, осталось только пятак отрастить побольше...

– Ладно, – заявил он, поднимаясь, – я пойду потороплю.

– Попробуйте вина, – предложил я.

– Уже попробовал, – сообщил он. – Вино я всегда пробую сразу. Отменное, хоть и дыра, дыра... Я велел один кувшин принести в нашу комнату.

Я смолчал, что велел то же самое. Неужели хоть в чем-то наши вкусы совпадают? Если совпадают, стоите задуматься: не пересмотреть ли?