Ричард Длинные Руки – паладин Господа

От костра шел сильный приятный запах жареного мяса. На камнях и на прутиках я заметил коричневые ломти. Гендельсон кивнул, лицо оставалось кислым.

– Я разогрел, кое-что подогрел заново... В той таверне готовят не очень-то...

– Там готовят с кровью, – возразил я. – Везде свои рецепты. Но если у вас религиозные запреты...

Он поморщился:

– Еще скажите, запрет есть свинину...

Мясо поддавалось на зубах, словно хорошо прожаренные бифштексы. Гендельсон наблюдал за мной искоса.

– Что-то удалось обнаружить?

– Да так... там дальше по тропе еще деревня. Это все, что узнал.

Он спросил после паузы:

– Как?

– Да так, – повторил я, – встретил в лесу кое-кого...

Он торопливо перекрестился. У меня трещало за ушами, но я услышал слова молитвы. Наконец Гендельсон спросил подозрительно:

– Это была нечисть?

Я проглотил кус, вытер губы, подумал и потянулся за другим.

– Как сказать... Или как посмотреть. Если смотреть строго, то в нечисть придется записать очень многих. В том числе и нас... или вы считаете себя абсолютно чистым? Тогда это гордыня, первый смертный грех... или не первый, но все равно смертный, верно? С другой стороны, если быть чересчур снисходительным, то и самого дьявола можно оправдать... верно? Словом, я стараюсь держаться где-то посредине. Пусть не очень золотой, но все же, все же... Что-то ни рыба ни мясо. И вот с этой середины, эти... встреченные не были нечистью...

Гендельсон выслушал, перекрестился, сказал мрачно:

– Судя по вашему тону, сэр Ричард, они не были и людьми. И что же вы с ними... как общались?

Я на миг оторвался от жареного мяса, посмотрел на него поверх куска.

– Да как, известно... Спасал их души.

Он смотрел с недоверием.

– Души?

– А что?

– У них нет душ, сэр Ричард!

– У всех есть, – возразил я. – Только разные. Вот Салтыков нашел, что даже у лягушки есть душа. Только махонькая и не бессмертная.

– Ну и как, – поинтересовался он ядовито, не втягиваясь в богословский спор, – спасли?

Я подумал, возвел очи горе, развел руками:

– Надеюсь. По крайней мере, указал дорогу.

– Представляю, – сказал он еще ядовитее, – что за дорога. Прямее в ад бывает?

Я поднялся.

– Сэр Гендельсон, мы так до вечера прокоротаем день. А мне тоже есть к кому вернуться в Зорр!

Он с кряхтением поднялся, уже не такой уродливо толстый, а просто располневший на сытных хлебах мужик, и без того склонный к полноте.

– Да, – сказал он. – Нам обоим есть к кому вернуться. Так поспешим же выполнить приказ короля!

Глава 22

За этим лесом начиналась небольшая долина, странная земля с оплавленными, словно воск, камнями, ни одного стебелька. Я инстинктивно погнал коня вскачь к темнеющему на той стороне новому лесу. Гендельсон не понял, что за страх меня гонит, но я все понукал коня, не люблю такие выжженные поляны. И не просто выжженные, ибо пепел – лучшее удобрение после пожара, место зарастает вдвое гуще, но эта странная выжженность, когда пепел унесло ветрами, а на спекшуюся от страшных температур корку уже нанесло с метр земли. Уже не только трава, кусты и деревья выросли бы...

Лес приблизился, высокий и мрачный. Изнутри пахнуло гнилью, плесенью, болотом. Гендельсону передался мой страх, ибо он заподозрил, что я больше знаю про эту выжженную долину, чем говорю, у самих деревьев даже обогнал, понуждая коня пойти по едва заметной тропке...

Конь захрипел, отпрянул. Я рассмотрел, что это не тропка, просто просвет между стволами. Гендельсон орал и хлестал коня, но тот хрипел, дико вращал глазами и не решался войти в лес. Огромные деревья выглядели болеющими – слишком много мха, слизи, бледных водорослей на ветках. Пугающие зеленые полотнища опускаются до самой земли. Второй ряд деревьев лишь смутно проступает сквозь серый нездоровый туман, а дальше вообще колышутся бледно-серые волны.

– Мы должны пройти, – сказал я, и перед глазами встало призрачное лицо Лавинии, я обещал вернуться, она ждет. – Мы пройдем. Кернель – за этим лесом!

Мой конь с огромной неохотой бочком приблизился к ближайшим деревьям. Я соскочил на землю, ладонями закрыл ему глаза и шептал ласковые успокаивающие слова в ухо, понуждая идти вперед. Через десятка два шагов я убрал руки и вскочил в седло. Конь дрожал в страхе, оглядывался, но и сзади такой же лес.

– Сэр Гендельсон! – прокричал я. – Вы остаетесь?.. Ладно, я пошел один. С вашего позволения, конечно!

Я в самом деле слегка пришпорил коня, хотя сейчас я и без полагающихся рыцарю шпор, конь нехотя сделал шаг. Сзади раздался отчаянный крик, в нем уже не осталось и следа от баронской заносчивости:

– Погодите!.. Я иду, иду!

Конь подо мной охотно остановился, но дрожал, ибо ветви до земли, придется проламываться, корни вылезли на поверхность, казалось, все: крупные, мелкие и великанские, похожие на чудовищных морских змеев. Из тумана вынырнула конская морда, сперва призрачная, налилась резкостью, показался закованный в железо всадник.

– Вы что же, – спросил Гендельсон с тревогой, – в самом деле...

– Да пошутил, – ответил я кисло, врать очень не хотелось, – пошутил.