Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Я мог бы ему рассказать немало анекдотов про тех, кто уповает на бога, и какую крупную фигу господь подносит им под нос, но мне по фигу антирелигиозная пропаганда, как и религиозная, я повернул коня мордой в сторону тропинки.

– Едем?

Он поколебался, глаза смотрят настороженно.

– Вы что же, так и не пошарите по их карманам?

– Ах да, – ответил я. – Пошарьте там по их карманам... А то мне слезать с коня в лом.

Он посмотрел на убитых, перевел взгляд на меня. Лицо стало злым и высокомерным.

– Это не приличествует барону, – ответил он с надменностью в голосе. – Если даже вы отказались...

– Даже я, – ответил я зло. – Представьте себе, даже такое ничтожество, как я, отказался! Надо же такое представить?..

Я тронул повод, конь понес по тропке. Она делала крутые повороты, один раз даже раздвоилась, но я пришпорил, гнал рысью, галопом. Уже решил было, что оторвался от этого надменного дурака, но за спиной прозвучал настигающий топот.

– Сэр Ричард! Сэр Ричард!

Голос был срывающийся, взволнованный. Я с великой неохотой перевел коня на шаг. Гендельсон догнал, сказал раздраженно:

– Мой конь серьезно сбил ноги. Если скакать во весь опор, то до ближайшей деревни придется пешком.

– Ищу место для ночлега, – соврал я.

Красивый могуче картинный дуб оттеснил остальные деревья, перед нами открылась и начала приближаться небольшая отвоеванная им полянка. Клены да ясени, как статисты в хоре, стояли вокруг плотной стеной на почтительном расстоянии. Исполинские ветви дуб раскинул широко, вольно, почти параллельно земле. Крона – в форме атомного взрыва, подобную роскошь не могут позволить себе деревья в тесных кущах.

Я развел огонь – дело челяди, – а Гендельсон как благородный расседлывал коней, тщательно обтирал их потные тела сухой тряпкой – да не простудятся те, от кого зависят наши шкуры, – осматривал копыта. Я раздул огонек и теперь разглядывал темную полосу на серой потрескавшейся коре. За все путешествие впервые вижу следы других людей. Кто-то развел однажды слишком большой огонь рядом со стволом.

Осмотрев коней, Гендельсон достал из мешка еду. В Зорре он снабжал провиантом всю армию, а сейчас эта армия несколько сократилась. До двух человек, если его считать тоже в составе армии. Тем проще ему готовить, разогревать и вообще следить, чтобы наши мешки не слишком уж пустели.

Он разогревал, что-то рассказывал благочестивым тоном то ли о видениях, то ли о приметах. Я старался не смотреть на его рожу. Пока продираемся через лес, чем-то занят, да и смотрю вперед, но вот у костра только и маячит его толстое тело, свет костра играет на его лоснящейся роже. Исхудал, но чтобы его выхудить как следует, до нормального человека, его надо на полгода отправить на зимовку без запасов.

Я стоял и смотрел в темноту. Гендельсон спросил в спину:

– Что там, волки?

– Нет, – ответил я. Подумал, сказал: – А ведь в самом деле... за все время не встретили ни единого волка! И медведя... Ну, медведь не так страшен, они стаями не ходят, а вот если волчья стая попадется... боюсь и представить!

Гендельсон зябко передернул плечами.

– Да, здесь ваш молот не поможет. Налетит с полсотни таких демонов, раздерут мигом!.. Думаю, это мои молитвы нас защищают. У меня вот здесь ладанка, благочестивые монахи зашили в ней щепотку с могилы Святого Петра в Святой земле...

– Это которого по его просьбе распяли вверх ногами, – поинтересовался я, – чтобы он не был распят подобно Христу?

– Вниз головой, а не вверх ногами, – сердито поправил он. – А что?

– Да так, – ответил я. – Только мне казалось, что он был похоронен не в Святой земле, сиречь Старом Иерусалиме, а где-то в окрестностях Рима...

Гендельсон нахмурился, пальцы нервно щупали крохотный мешочек на груди рядом с крупным золотым крестом. Мне почудилось, что совсем близко от нас двигаются огоньки. С той стороны движение воздуха донесло нечто вроде эха голосов. Я опустил пальцы на молот. Металл приятно холодил разогретые пальцы. Деревья стояли неподвижно, ни одна ветка не шелохнется. Очень негромко слышались голоса, тонкие и почти неслышные, но, как я ощутил инстинктивно, удаляющиеся.

Невольно я сделал шаг в ту сторону. Гендельсон сказал настороженно:

– Что случилось?

– Вы слышали пение?

– Нечестивое, – отрезал он.

– Но слышали?

– Да, ну и что?

– Я, пожалуй, взгляну...

– Вы с ума сошли, – воскликнул он. – Ночь – время сатанинских действий. Ночь – время ведьм и нечисти.

– На меня не действует магия, – обронил я скромно. – Это о чем-то говорит?

Он фыркнул:

– О чем хорошем это может говорить?

– Например, что я ну просто святость с головы до ног...

– Скорее, приспешник дьявола, – возразил он. – На змею яд не действует!

Я сделал еще шаг, нога переступила трепещущую границу между светом и тьмой. Некоторое время стоял так, враскорячку, как коммунист в рыночном обществе, Гендельсон что-то бубнил о Деве Марии, это меня подтолкнуло в спину.