Ричард Длинные Руки — сеньор

– Нет, – сказал я, – у нас даже гомосеков не убивают, а это куда хуже… Нет, с тобой проще. Я забыл только, как это называется. Ну, в организме перестает вырабатываться гемоглобин, и человеку требуется пить живую кровь… Тебя убить, тогда надо и всех слепых, глухих, немых… У нас всех стараются приспособить… гм… Что же придумать… Ага, вот что!.. Крестьяне соседней с Горелыми Пнями деревни… это теперь моя епархия и под моей защитой! – жалуются, что крестьяне земель Волка повадились отнимать у них скот, бьют их, даже похищают женщин… Обнаглели! У меня пока руки не доходят, чтобы заняться, но могу отпустить туда тебя. Понимаешь?

Она смотрела на меня с великим удивлением. Взгляд ее медленно сполз к моей опущенной руке с крестом, лицо исказила короткая судорога, она поспешно подняла взгляд на мое лицо. Ей это очень шло – взгляд искоса, с полуоборота.

– Нет.

– Ты пойдешь в их деревню, – объяснил я терпеливо. – Конечно, там не воины, но врага надо ущербить везде, где ущербится. Воинов можно загрызть еще до того, как их посвятят в это дурное дело! Пока они еще просто здоровенные деревенские парняги, в которых дурь играет. Мне почему-то кажется, что ты таких особенно не любишь…

Она не сводила с меня пристального взгляда. Удивление в ее глазах стало безмерным.

– Сэр Ричард, – сказала она тихо, – вы это всерьез?

– Абсолютно, – ответил я. – Ведь я властелин этих земель, а это значит, что властелин и всех тех, кто их населяет. Ты тоже населяешь, поняла? В электорате я не нуждаюсь, но население тратить зазря… я что, хожу с табличкой на груди, где написано, что я дурак? Ах, это уже говорил, повторяюсь… Свое население я берегу. Чужое пусть горит ясным пламенем! Вот такие у меня простые и честные двойные стандарты. Так что вот тебе мое повеление, поняла? Иди и подрывай мощь моих противников с тыла, аки партизанен. А к утру возвращайся. Кстати, тебя как зовут?

– Ангелина, мой лорд. Анджела.

Я покачал головой.

– Да, имечко… У твоих родителей чуйство юмора, да…

– Они же не знали, – прошептала она.

– Да, конечно, – спохватился я. – Ты была, наверное, таким же красивым ребенком, какая сейчас красивая женщина. Ладно, Анджела, в другой раз бы я с тобой пообщался дольше… конечно, приняв кое-какие меры, я ж не совсем круглый, я с выступами, но сейчас мне надо побыстрее войти… нет-нет, ты не так поняла, опусти подол! Войти и овладеть… Да опусти же, говорю! Хозяйством своим овладеть. Да не тем хозяйством, для которого придумано хозяйственное мыло… А для этого надо все посмотреть, пощупать… я немножко хохол, понимаешь?

Она слабо улыбнулась.

– Понимаю. Я могла бы предложить начать щупать свое хозяйство с меня, но, боюсь, вы не так поймете, сэр Ричард. Спасибо! Я в самом деле чувствую себя вашей подданной. Странное ощущение… Никогда никому не принадлежала.

– Не попади под солнечный свет! – сказал я ей вдогонку. – И учти, право первой брачной ночи я сегодня же аннулирую!

Она крикнула уже с нижней ступеньки:

– Я постараюсь вернуться до того, как объявят указ…

Дверь за ней захлопнулась. Я постоял, сожалея, что не уточнил, где прячется днем, приказал бы своим орлам там не шарить, а то сразу зарежут и с торжеством приволокут голову в ожидании награды. Или она их обескровит, тоже убыток в живой силе.

Глаза привыкли к полутьме, я в довольно просторном зале, светильник горит над лестницей, которая широкими ступенями уходит вниз, на второй этаж. Под самым светильником на краю массивных перин тускло поблескивает отполированным боком неясная фигурка. У нас это обычно шары, их ставят то ли для украшения, то ли чтобы гости не съезжали по перилам, а здесь… я приблизился и рассмотрел жуткую горгону. Ах да, я же видел ее уже, но днем они не такие жуткие, их три: одна здесь, вторая на втором этаже и одна посредине. Зубы блестят, вообще не столько горгона, сколько химера с собора Парижской Богоматери…

Чуть было не пошел прямо, хотя чугунная горгона смотрит злыми глазами, но сейчас ночь, урону моей рыцарской чести не будет, если обойду по дуге и буду спускаться на второй этаж, прижимаясь к стене. Внезапно из тьмы метнулось черное, жуткое. Я инстинктивно отшатнулся, прямо перед лицом ощутил горячее дыхание. Светильник равнодушно освещал горгону, блестел на ее металлическом теле, что вытянулось в струну, не в состоянии покинуть столбик. В ладони от моего лица распахнулась пасть, огромные изогнутые зубы громко клацнули, ощерились, я услышал грозное рычание и даже ощутил жар дыхания.