Несколько человек сразу засуетились, я слышал лязг, глухие удары, это вбивали клинья между стиснутых челюстей чудовища. У меня в черепе все еще шумело, перед глазами вспыхивали, постепенно угасая, звездочки. Я кое-как поднялся, меня придерживали с двух сторон. Появился сильно прихрамывающий Гунтер, без шлема, с ободранной в кровь щекой. Ахнул, увидев распластанного зверя.
– Ваша милость! – вскрикнул он высоким голосом. – Вот уж не думал…
– А чего ж тогда бросился бить его по морде?
– Так он же лезет! – ответил чистосердечно. – Что ж, пропускать?
– Все правильно, – ответил я с теплотой. – Мы все им покажем, Гунтер!
Послышался скрежет, мужики заорали радостно, навалились на металлические рычаги. Челюсти начали разжиматься, и тут же звонко щелкнуло. Все наши приспособления для разжимания зубов вылетели вместе с белыми острыми зубами. Я едва успел растопырить пальцы, в ладонь шмякнулась липкая от слизи рукоять, я заорал и выронил молот. Он послушно упал на пол, я размахивал кистью, по всей ладони быстро вздувалась красная обожженная кожа. В середке даже почернела, в воздухе сильно запахло горелым мясом.
Я стиснул зубы, напрягся, в ушах – звон, чьи-то руки подхватили справа и слева. Ноги подкосились, стали ватными, зато боль ушла. Когда зрение вернулось, я поднес ладонь к глазам, от сильнейшего ожога ни следа, зато в теле слабость, будто я вылечил целую армию.
Гунтер смотрел неверящими глазами то на раскаленный молот, то на меня.
– У этой твари внутри топка?
– Только бы не радиоактивная, – проговорил я. – Зверя надо стащить вниз. Пусть кузнец вскроет, поглядим, что внутри… К сожалению, молот, пытаясь выбраться, все перемолотил внутри, но все же…
Зигфрид сказал торопливо:
– Да-да, у него печень должна быть целебная! И рог, если истолочь в порошок, а потом три раза в день в полночь на кладбище, держа палец некрещеного мертвяка…
– У него рогов нет, – оборвал Гунтер. – Другое дело – шкура! Ни единой царапины. Вот если понаделать доспехов…
– Когда вскроете, – сказал я, – меня позовите. Обязательно. Думаю, вас его кишки… удивят, удивят. А откуда могла появиться эта тварь? С юга?..
Зигфрид сказал многозначительно:
– Не сама пришла, не сама.
– Могла и сама, – возразил Гунтер.
– Нет, прислали.
– Откуда? – повторил я. – С юга?
Гунтер взглянул быстро, ответил, слегка колеблясь:
– Уже знаете? Да, говорят так. Раньше их было много. Говорят, они даже летали, сквозь скалы ходили, разговаривали, как люди… Теперь одичали, что ли. Тех, кто их создал, не осталось, вот и озверели потихоньку. Правда, к лучшему. Если бы еще и летал, то в один прыжок накрыл бы. Или одним только взглядом превратил в пепел? Говорят, раньше умели. Не только людей, целые горы могли снести, реки превращали в пар, песок плавили в такие стеклянные озера, словно льдом покрытые…
Зигфрид сказал рассудительно:
– А вдруг и сейчас на юге такое проделывают? Там, говорят, могучие маги… Таких зверей создали!
– Брехня, – отрезал Гунтер. – Будь таких хоть десяток, уже весь мир захватили бы. Нет, звери одичали настолько, что вряд ли слушаются создателей… вернее, потомков создателей, как слушались раньше. Что-то все еще делают, остальное забыли. Правда, и того, что умеют, достаточно…
Он умолк, насупился. Я спросил жадно:
– Чего достаточно?
– Да говорят, что именно эти звери опустошили королевство Фарландию. Оно дальше к югу, но не настолько уж и далеко от нас, чтобы спать спокойно.
Зигфрид сказал сварливым голосом:
– Гунтер, ты от страха заикой станешь! Там не эти звери побуянили, а Водяные Оборотни. Зверей там было мало, раз два и обчелся, нам же рассказывали Ульман и Хрурт, они из тех краев, а Водяных Оборотней хлынуло видимо-невидимо. Они хоть и слабее, но зато… ты же знаешь…
– Знаю, – буркнул Гунтер. – Десять лет назад туда ходило войско короля Генриха. Трое вернулись. Рассказывают, в городах не осталось человека, дома рушатся, крепости мертвые, но на замках все еще реют знамена… Боевые кони уцелели, бродят табунами на тех местах, где раньше были поля, заходят во дворы, заглядывают в окна… Волков Водяные Оборотни перебили…
– И ворон, – добавил один из стражников. Он прислушивался к нашему разговору, вздохнул: – И вообще всех птиц. Если какие прилетают из других краев, сразу падают мертвыми. Но Водяных Оборотней легко остановить железом, они его боятся, а стрелой с серебряным наконечником легко убить любого. Хуже, когда эти, ну, которые люди, но уже не совсем люди. Серебро их не убивает, как и нас, а живучести у них, ой-ой! Говорят, как у кошек, по девять жизней.
Я потрогал молот сапогом, не зашипело, поплевал на палец и пощупал, – еще горячий, но ремень не пережжет. Стражники с великим почтением смотрели, как я подвесил его к поясу. Камешки, вделанные в рукоять, озорно блестели. Я уже забыл, какой из них придает силу удару, а какой дальность броску, но теперь вижу, что мне этих камешков не помешала бы целая горсть. Я бы ими истыкал молот сверху донизу.