Мои рыцари все до единого поглядывают по сторонам с еще большим осуждением, чем Альбрехт. Чем-то мне напомнили скромно и строго одетых гугенотов, что оказались в окружении пышно расфуфыренных католиков в преддверии Варфоломеевской ночи.
В самом деле, на взгляд любого с Севера, здесь одеваются чересчур ярко, крикливо ярко. Но даже я, которому медведь наступил не только на ухо, но и вообще потоптался по чувству прекрасного, вижу изящество и умелое сочетание расцветок, тонких кружев. Все предельно опрятны, у мужчин белейшие воротники, спереди у каждого спускаются на грудь до самого живота то ли вычурно изготовленные платки, похожие на взбитую морскую пену, то ли целые простыни, заправленное в то, что не брюки, а нечто вроде плотно облегающих шортов, но и с оборочками внизу под коленями.
И, конечно, парики, парики, парики. И не просто на голове, а ниспадающие на плечи, спину и грудь. Черные, рыжие, золотистые, но все обязательно кудрявые, размер локонов то ли регламентирован, то ли все изготавливаются в одной и той же мастерской, от которой пошло название парикмахерских.
Палант и Митчелл как самые молодые особенно тщательно присматриваются, как здесь относятся к растительности на лице. Почти все чисто выбриты, но некоторые носят тщательно подстриженные и подбритые усы, всегда тонкой полоской, одни располагают над самой верхней губой, другие ближе к носу, но выбривают между ними место, куда можно поместить переднюю фалангу пальца, а кончики усов у всех хвастливо приподняты вверх.
Я присмотрелся, в самом деле регламентировано, однако вряд ли какими-то указами. Самые жестокие регламенты всегда вводит мода, и она же заставляет всех соблюдать ее законы.
К нашей группе то и дело подбегают младшие командиры, иногда им достаточно более развернутого приказа, но в одном затруднительном случае ушел с ними Палант, в другом – барон Кенговейн, Чекард увел с собой Норберта, наконец Альбрехт сказал с досадой:
– Не буду мешать вам, сэр Ричард, мыслить. В одиночестве получается лучше, хотя мне иногда кажется… вы всегда в одиночестве. А мне вон машет сэр Гастон. Приотстал от нас и машет. Боится что-то сказать при вас?
– Кто? – спросил я. – Граф Келляве? Просто деликатничает.
Он недовольно хмыкнул, усмотрев некий намек в свой адрес, и удалился.
Я некоторое время шел в одиночестве, если не считать следующих по пятам телохранителей, но они в собеседники не годятся, а одиночество хотя и обычное состояние для великого человека, но все-таки неуютное…
Раздумав исследовать дворец, я развернулся и пошел обратно в сторону лестницы. Между полуколоннами у стены остановилась женщина в зеленом платье до полу, а когда увидела, что иду в ее сторону, поспешно отступила в эту нишу.
В глаза бросилась башня черных волос, утыканных ярко-красными и багровыми камешками, стоит подчеркнуто прямо, что и понятно: в Магрибе женщины так носят на голове кувшины с водой, а эта копна волос весит, наверное, как цистерна.
Я успел рассмотреть удлиненно-правильное лицо, а глаза… у меня перехватило бы дыхание в другое время, не столь деловое и опасное. Если глаза – зеркало души, то душа у этой незнакомки чистейшая, как вода горных ручьев.
Она присела в глубоком реверансе, я остановился, оглядывая ее с интересом, платье без лишних фижмочек, вырез не слишком глубокий, скорее наоборот, и лицо то ли без косметики, то ли с ее минимумом.
– Леди, – произнес я, – встаньте. Кто вы и почему вы здесь? На мой взгляд, император должен был вас увести с собой в безопасное место в числе самых ценных… да, ценных ценностей.
Она подняла голову, взгляд робкий и в то же время исполненный достоинства.
– Ваше Небесное Величество, я Мильсина Стантон Грегинсийская, баронесса Лиандрии. А здесь потому…
Она запнулась, щеки заалели, словно не может выговорить нечто стыдное, сказал с сочувствием:
– Потому что не попали в число наиболее приближенных к императору?
– Вы все понимаете, ваша Багровозвездность.
– Как же так? – сказал я. – Что, император взял с собой не больше десятка придворных?
Она уточнила тихо:
– Всего две сотни, ваша Звездная Мощь.
Я охнул.
– Как же он так?.. Не подготовился, что ли?.. Это всего двести человек?
– Двести придворных, – поправила она. – И тысячу отборной императорской гвардии. А сколько слуг и прочих рабочих, простите, не знаю, ваше императорское могущество…
Я покачал головой.
– Рабочих, думаю, еще больше. Им пробивать дорогу наверх… Но вы недоговариваете, леди. Вы уж точно попали бы в число двухсот… если бы возжелали.
– Ваше Звездное Величество, – проговорила она слабым голосом. – Потрясающее Небом…
Я прервал:
– Стоп-стоп. Это ваши проблемы, меня ими грузить не надо. Но в виде исключения позволяю называть меня сэром Ричардом.
Она покачала головой, не сводя с меня вопрошающего взгляда.
– Но… почему?