В конце сентября 1471 года герцог Глостерский вернулся из Миддлхэма в Лондон. В родовом гнезде Невиллов, ставшем теперь его домом, он встретился со старшей дочерью Уорика, возобновив детское знакомство. Ричард не забыл попыток графа Уорикского женить его на Энн. Сентиментальные чувства, которые он испытывал к девушке, не мешали ему трезво оценить тот факт, что она была наследницей половины состояния ее матери Энн Бошан, графини Уорикской
Кстати сказать, у Джорджа были все возможности испортить жизнь Ричарду: он снова оказался в фаворе, несмотря на свое недавнее предательство. Король вел себя по отношению к среднему брату более чем щедро. В 1471 году Джордж был восстановлен во всех своих бывших владениях, за исключением тех, которые получил Перси в результате реституции титула графа Нортумберлендского. Но и тут в качестве компенсации Кларенсу были дарованы земли, ранее принадлежавшие роду Кортнеев в Девоне и Корнуолле, а также обещаны владения рода Бошанов-Деспенсеров, которыми граф Уорикский при жизни распоряжался от имени своей жены. Незаконность этого обещания была очевидной даже для людей, не слишком разбиравшихся в наследственном праве: Уорик не был официально подвергнут аттинктуре решением парламента, его обвинили в государственной измене по общему праву. Да и при аттинктуре конфискация собственности распространялась бы только на владения самого Ричарда Невилла, унаследованные им от Невиллов на севере и от Монтегю в графстве Солсбери. Собственность его жены Энн под конфискацию никоим образом не подпадала, и распоряжаться ею король не мог.
Жадность и вздорность Джорджа порядком надоели Ричарду, и на этот раз он был готов пойти на обострение отношений, продемонстрировав открытое недовольство эгоистическими поступками брата. В немалой степени в пику Джорджу герцог Глостерский воскресил матримониальные планы своего покойного воспитателя, благо с точки зрения знатности и богатства Энн Невилл явно была подходящей парой принцу. Будущая невеста также не могла не видеть всех выгод этого союза. Один только Глостер во всей Англии обладал достаточным политическим влиянием, чтобы вырвать ее часть наследства из лап Кларенса. Кроме того, Энн хотела обзавестись семьей и испытать настоящую любовь. Будучи целый год замужем за Эдуардом, принцем Уэльским, она не вкусила радостей замужества — к моменту его гибели ей не исполнилось еще и пятнадцати лет, да и муж ее был озабочен совсем другими проблемами. Люди, близко знавшие наследника ланкастерского престола, не без оснований считали его личностью малоприятной. Например, миланский посол во Франции Джованни Пьетро Паникаролла так отзывался об Эдуарде Вестминстерском в письме своим герцогу и герцогине от 14 февраля 1467 года:
«Этот мальчик, будучи всего тринадцати лет от роду, уже не говорил ни о чем, кроме отрубания голов и войны, как будто все было в его власти, или он был богом сражений, или признанным всеми обладателем трона этого королевства»{24}.
Очередная ссора между братьями стала тяжелым внутренним потрясением для Англии, ибо Ричард теперь был в силах дать надлежащий отпор покушению на свои права. Она вызывала всеобщее сожаление. Вот как писал об этом хронист:
«Сюда я хотел бы также вставить рассказ о распре, которая возникла во время празднования дня святого Михаила[77] между двумя братьями короля… и которую с трудом удалось уладить. После того как в битве при Тьюксбери был убит сын короля Генри, женатый на леди Энн, младшей дочери графа Уорикского, Ричард, герцог Глостерский, решил жениться на упомянутой Энн. Эти планы, однако, не совпадали с намерениями его брата герцога Кларенсского, который уже был женат на старшей дочери того самого графа. Дело обстояло так, что он заставил девицу скрыться, чтобы его брат не смог узнать, где она. Он боялся разделения собственности графа, которой желал завладеть единолично по праву своей жены, и не быть обязанным делить ее с кем-либо еще. Однако хитрость герцога Глостерского возобладала, и он нашел молодую леди в городе Лондон, переодетую в одежду кухарки, после чего увез ее в святилище церкви Святого Мартина. Из-за этого между братьями возникли ожесточенные распри. С каждой стороны с большой резкостью выдвигалось множество весомых аргументов в присутствии самого короля, слушавшего это дело в зале городской ратуши. Все присутствовавшие при сем, включая даже законоведов, были весьма поражены тому, как эти принцы смогли найти такое множество аргументов в поддержку своих позиций. В самом деле, трое братьев — король и оба герцога — обладали столькими удивительными талантами, что, если бы они могли жить без ссор, такой тройной канат никому не удалось бы разорвать без крайнего напряжения сил»{25}.