Риф

В процессе участвовала и Марта Шульц – она консультировала юристов и замгенпрокурора, помогала составить психологический портрет подсудимого и даже выступила на одном из заседаний, пыталась объяснить присяжным, как так вышло, что этот опухший, потный, разведенный торговец подержанными автомобилями умудрился подчинить себе целую группу взрослых, разумных людей, заставил их порвать все социальные связи, продать все имущество и в конце концов покончить с собой. Это было не первое ее дело; к тому времени Марта уже несколько раз выступала экспертом на судах и еще чаще помогала полицейским в делах, связанных с культами или НРД – новыми религиозными движениями. Еще в 72 году она защитила докторскую, почти целиком посвященную «Семье» Чарльза Мэнсона, и тогда еще даже подумать не могла, что станет самым известным в штате экспертом по сектам; заканчивая монографию, она и не подозревала, насколько все плохо – до 1969 года, до дела Мэнсона, религиозные культы в академических кругах не считались чем-то особенно важным и достойным исследования; в 1967 году Марта училась на отделении клинической психологии и просто ради любопытства решила изучить вопросы психологического насилия на религиозной почве. Ее научному руководителю тема не казалась особенно перспективной, но он махнул рукой, да, мол, делай что хочешь, и Марта занялась исследованием – к ее удивлению, материала оказалось гораздо больше, чем можно было представить. Затем случился Мэнсон, и совершенно неожиданно работой Марты заинтересовались не только коллеги, но и правоохранительные органы. Ходили слухи, что в 1970 году ей звонил сам Винсент Буглиози, чтобы проконсультироваться насчет «Семьи», и после этого случая ее имя стало довольно известно в юридических и судебных кругах; все прокуроры и судьи знали, кого звать в случае, если на скамье подсудимых окажется очередной самопровозглашенный Иисус или Ной.

За семь лет Марта провела сотни консультаций, составила психологические портреты десятков лидеров культов и помогла довести до конца бессчетное количество судебных процессов, но именно дело Патриджа стало для нее поворотным. Именно там, на одном из заседаний, она поняла, что ей это неинтересно, что, помогая посадить очередного социопата с комплексом бога, она не чувствует ничего, кроме усталости и брезгливости; эта работа отнимала слишком много внутренних ресурсов и совсем ничего не давала взамен. Когда коллеги поздравляли Марту с очередным отправленным за решетку горе-пророком, она не могла заставить себя даже улыбнуться в ответ. Но однажды перед заседанием по делу Патриджа она услышала разговор замгенпрокурора с помощником – они обсуждали тот самый дом с торчащей из крыши яхтой, который за последние месяцы, по выражению замгенпрокурора, «стал настоящей занозой в заднице у городских властей»; никто не знал, что с ним делать – к нему каждый день приходили люди: одни оставляли цветы и свечи в память о жертвах, других притягивала аура сенсации и массовой резни; хозяева соседних домов были страшно недовольны и требовали снести дом, но власти не могли этого сделать по юридическим причинам – дом числился местом преступления и вещественным доказательством во все еще не закрытом деле. Марта сидела рядом на лавочке и попросила у замгенпрокурора папку с фотографиями, увидела дом и тут же подумала: «Надо его купить», – и сама удивилась тому, что эта мысль вообще пришла ей в голову.

– Сколько он стоит? – спросила она.

– Кто? – замгенпрокурора посмотрел на нее.

– Дом, – она показала фото.

– Какая разница? – засмеялся он. – Не думаю, что кто-то захочет купить эту хреновину. Мало того, что в крыше дыра, там еще и паркет от пятен крови не отмыть.

– Я хочу.

– Что?

– Я хочу его купить.