Риф

– Да, – начал он, – разумеется, я внимательно следил за шумихой вокруг Гарина. И я вам так скажу, юная леди, для меня это не новость. Этот говнюк получил по заслугам. Я вообще удивлен, что его так долго терпели.

– Он вам не нравился? – спросила Ли.

Теннант усмехнулся.

– Ну, как вам сказать. Я помог ему сделать карьеру, из грязи вытащил, а он потом меня в эту грязь и втоптал. Знаете, кто он был до встречи со мной? Пацан. Только бриться начал. Читал Библию туземцам. Я его, можно сказать, создал, а он – что? Маленький русский ублюдок.

– То есть вы знали? – спросила Ли.

– Знал что?

– Ну, что он… – она неопределенно махнула рукой, – cклонен к насилию.

– Мисс Смит, об этом знали все. Абсолютно все знали, что он сволочь.

Ли качала головой.

– Если так, то почему молчали?

– Не понял вопрос – молчали о чем?

– О том, что он опасен. Я пытаюсь понять, почему за двадцать лет никто не предпринял мер, чтобы… ну не знаю… чтобы не допустить того, что в итоге произошло.

Теннант задумался.

– Ну, знаете, он был таким человеком… м-м-м… он был большим мастером создавать мифы о себе, умел производить впечатление. Помню, он только пришел в университет, и все, с кем он проводил хотя бы час, были уверены, что он гений. Такой человек. Все знали, что он сукин сын, но закрывали на это глаза. Даже я. И был еще один нюанс, который я осознал, когда уже было слишком поздно: Гарин был всеобщим любимцем, но вовсе не потому, что все его любили. Звучит дико, но я объясню: он был любимцем, потому что всегда избавлялся от тех, кто видел его истинное лицо. Те, кто не велся на его речи и харизму, не задерживались в Колумбии – он сживал их со свету, делал их жизнь настолько невыносимой, что они сами уезжали. В итоге за годы практики Гарин наполнил попечительский совет и многие другие отделения «нужными» людьми, провел собственную «селекцию», превратил весь кампус в особую среду, где выживали и получали места только те, кто им восхищался; остальные, кто не признавал в нем гения, собирали вещички, понимаете? – Теннант тяжело вздохнул, секунд тридцать молчал, глядя в сторону, словно предаваясь воспоминаниям, затем продолжил: – Его боялись. Все, кто пытался выступить против него, потом жалели. Чтобы пойти против Гарина, нужны были хоть какие-то доказательства, показания студентов хотя бы. А уж их он дрессировал как надо – никто из них слова не мог сказать против. Они боготворили его. Послушные, как рабы, как ручные обезьянки. Представляете, они все у него были на банановой диете! Я не шучу. Он заставлял их жрать бананы, утверждал, что это «идеальная пища». Мы его отделение так и называли – «банановая республика»! – Старик от души расхохотался.

Ли поморщилась и сглотнула – ее до сих пор мутило от одного упоминания бананов. Теннант заметил это и осекся. Минуту разглядывал ее, прикидывал возраст, постепенно до него доходило – на лице появилось какое-то новое выражение – то ли испуг, то ли стыд.

– А вы ведь не из газеты.

Ли покачала головой.

– Вы были его студенткой, не так ли?

Ли улыбнулась.

– Что такое? Испугались?

Он фыркнул.

– С чего это? Просто… ну, не ожидал, – откинулся назад, скрестил руки на груди. – Зачем вы пришли?

– Я же сказала: собираю информацию о Гарине. Но, кажется, узнала даже больше, чем рассчитывала.

– Был бы рад вам помочь. Но больше я ничего не знаю.

Ли задумалась.

– Давайте-ка посчитаем. Вас выгнали из университета – когда? – в 1986-м? И все это время вы знали, кто занял ваше место. Вы знали, что он социопат, – и молчали.

Щеки у Теннанта горели, однако тон был презрительный.

– Скажите, вы видите у меня на груди полицейский жетон? А погоны на плечах? Тогда какие ко мне вопросы?

* * *

Разговор с Теннантом заставил Ли всерьез задуматься не только о том, кем на самом деле был Гарин, но и – кем были люди, которые его окружали. На следующий день на очередном сеансе она рассказала Марте о своем интервью со старым заводчиком спаниелей.

– Как ни странно, я совсем не зла, – сказала она. – Но теперь мне интересно. Я хочу понять, как это работает. Хочу поговорить с другими людьми.

В досье Гарина был список его протеже, которые в 98 году подписали коллективное письмо в его защиту. Ли обзвонила их всех, никто не горел желанием разговаривать; Ли заметила, что при одном упоминании о Гарине люди начинают нервничать и либо сразу бросают трубку, либо выдумывают совершенно абсурдные причины, почему не хотят говорить. И только один человек из списка – Эрнст Янгер, профессор антропологии Бостонского университета, – откликнулся на ее просьбу об интервью.

Он был похож на главу мафиозного клана – вальяжный, манерный, неторопливый. Одет в идеально подогнанный по фигуре серый костюм. Черные – явно крашеные – волосы зачесаны назад. В отличие от Теннанта, он говорил о Гарине с большим уважением.

– В 1998 году вы подписали письмо в поддержку профессора Гарина, – начала Ли. – Позже, когда все вскрылось, почти все подписавшиеся публично отреклись от него, а вы – нет. Почему?