Риф

Рассказ Джун произвел на Ли сильное впечатление и заставил в очередной раз пересмотреть свое отношение к прошлому и к терапии в целом. В истории Джун – как и в историях других гостей – был отрезвляющий эффект, который помогал в каком-то смысле масштабировать собственную боль и перестать винить себя за то, что с тобой сделали другие люди. За то, что сделал Гарин. Ли поняла, почему Марта хотела, чтобы она походила на эти сеансы – они действительно помогали не замыкаться в себе и принять себя через опыт других людей. Встречи носили не только терапевтический, но и воспитательный характер, помогали избежать крайностей, в которые часто впадают люди, хранящие в душе страшный опыт – они, встречи, были как будто напоминанием о том, что страдания, – это не то, чем следует гордиться, и что в позиции «никто и никогда не сможет понять, что я пережил/а» нет ничего возвышенного и благородного; напротив, такая поза обычно не вызывает у окружающих ничего, кроме неловкости. Теперь Ли понимала, что известная и заезженная до дыр цитата из Ницше «что не убивает – делает тебя сильнее» – это полная херня; у страданий нет шкалы качества, они не очищают, не закаляют и не делают тебя лучше; ты просто учишься жить дальше – с вечной поправкой на новый опыт, вот и все; или не учишься, и тогда тем хуже для тебя.

За три года терапии Ли научилась многому, но кроме прочего – теперь она умела безошибочно распознавать на улице людей, нуждающихся в помощи. Подъезжая к дому Тесея, она все чаще замечала парней или девушек, стоящих на тротуаре, через дорогу, разглядывающих торчащую из крыши яхту, читающих что-то с экранов смартфонов, словно сверяющих адрес. Человека с культовым опытом – или сбежавшего из культа, – легко опознать по внешнему виду: болезненная худоба и бледность – главные признаки; все жертвы культов сталкиваются с нарушениями в первую очередь сна и питания. Ли хорошо помнила, как почти сразу после переезда в Колумбию у нее начались проблемы с желудком; из-за постоянного стресса и страха не угодить Гарину у нее – как и у всех его студентов – быстро пропал аппетит, и она целыми днями питалась в основном бананами: три штуки в день, на завтрак, обед и ужин, потому что Гарин сказал, что «банан – это идеальная еда, и в нем есть все необходимое организму, особенно калий» – за полтора года изматывающей банановой диеты и черного кофе на завтрак она заработала язву и так исхудала, усохла, что пришлось купить новый ремень, а потом и вовсе проделать в нем пару новых дырок, потому что джинсы на ней просто не держались. Тогда – в прошлой жизни – ей казалось, что это красиво; Гарин хвалил ее ключицы и талию, и она была польщена его вниманием. Теперь она смотрела на проходящих реабилитацию девушек и парней, похожих на героиновых наркоманов – впавшие щеки, мешки под глазами, – и вспоминала себя. Последние два года она старательно следила за питанием, вылечила гастрит и даже набрала вес – с болезненных 45 до разумных при ее росте 56 кг – и теперь чувствовала себя нормально и, глядя на старые, вручную проделанные дырки в кожаном ремне, не могла поверить, что когда-то могла застегнуть его на крайнюю дырку.

* * *

– Марта?

– М-м?

– Давно хотела спросить: а почему он так называется – «дом Тесея»?

Марта рассмеялась.

– Когда я только его выкупила, он был ветхий, как черт знает что. Термиты, плесень. Идешь по коридору, а у тебя половицы под ногами трещат, вот-вот провалишься. Я год отсюда не вылезала, наняла рабочих, они сменили почти все – паркет, балки, перекрытия. Мы постоянно шутили про корабль Тесея. Слышала о нем? Когда Тесей убил Минотавра и вернулся в Афины, его корабль стал национальным достоянием, символом победы над тиранией бычьей головы. Проблема была в том, что корабль был деревянный, время его не щадило, его то и дело приходилось латать, менять старые, подгнившие доски на новые. И так среди философов возник спор, они пытались ответить на вопрос: если постепенно менять в корабле доски, то рано или поздно в нем уже не останется ни одной доски из тех, что путешествовали вместе с Тесеем на Крит, а если так, то можно ли утверждать, что это тот же корабль? Кроме того, есть еще один вопрос: в случае постройки из старых досок второго корабля какой из них будет настоящим? Пока мы ремонтировали дом, я все чаще думала об этом парадоксе, и так, в общем, и повелось: мы стали называть его «дом Тесея»; потому что от старого, «ветхого» в нем почти ничего не осталось – только место, память и торчащая из крыши яхта. И тем не менее – это все еще тот самый дом, в котором случилась бойня. Мне кажется, неплохая метафора того, чем я здесь занимаюсь.

Ли улыбнулась – ей понравилась эта история. Она еще немного помялась на пороге, набралась смелости и спросила у Марты, нет ли у них вакансий. Марта посмотрела на нее поверх очков.

– Вакансий?

– Ну да. Я хотела бы как-то, ну, помогать, – сказала Ли. – Волонтером там, или еще чего. Мне кажется, я могу быть полезной.