Риф

– Потому что я не трус. Я отвечаю за свои слова. И не надо так на меня смотреть. Я же не серийного убийцу защищаю. Видите ли, в чем дело, для меня есть разница между Гариным-ученым и Гариным-человеком.

Ли вскинула бровь.

– Вы когда-нибудь слышали о Хансе Роберте Яуссе? – спросил Янгер.

– Нет.

– Важнейший немецкий ученый, профессор Констанцского университета. В 80-е наружу выплыл один неприятный факт – выяснилось, что в 1939 году Яусс вступил в СС – исключительно, надо сказать, из прагматических соображений, делать военную карьеру он не собирался, но надеялся, что звание поможет ему в карьере научной. Дальше была война, после которой он, как и все, постарался начать новую жизнь – и вполне успешно: сделал прекрасную академическую карьеру, язык отсохнет перечислять его достижения. Когда прошлое Яусса вскрылось, начались споры и скандалы. Дело тянулось лет десять, а потом его имя постепенно стерли, перестали упоминать в связи с Констанцской лингвистической школой. Сорок лет исследований – у него все отобрали. Примерно так же я думаю о Гарине. Был ли он сволочью? Возможно. Умаляет ли сволочизм его научные достижения? Для меня нет. И дело не только в том, что я очень многим ему обязан. А это так, я отдаю себе в этом отчет. Работая над докторской, я опирался на его исследования, он был одним из рецензентов моей работы, – Янгер устало вздохнул. – Сейчас об этом стараются не говорить, но до появления Гарина в Колумбии отделение антропологии там особо звезд с неба не хватало, обычное академическое захолустье. С его приходом, – и это подтвердят даже те, кто его ненавидел, – начался настоящий ренессанс – у него был талант не только ученого, но и организатора; он умел заставлять людей делать то, что ему нужно, умел договариваться – выбивал гранты, устраивал конференции, приглашал больших гостей, лекторов. Я постоянно слышу о том, какой он был жестокий и авторитарный, – Янгер пожал плечами. – Может быть. Он мог прикрикнуть, ругался, когда студенты не понимали с первого раза. Но что с того? Я сужу ученых по результатам. Профессор Гарин фактически с нуля создал одну из самых сильных антропологических школ, я хорошо помню, как мы передавали друг другу его работы, – так, словно это новые пластинки «Битлз». В 1998 году все отреклись от него, и его имя перестали ассоциировать с его наследием и стерли из истории университета, который он же и прославил. Иронично, правда? Вдвойне иронично, если вспомнить, что сам Гарин помимо прочего изучал формы забвения.

– Я все же не понимаю, – сказала Ли, – вас правда совсем не смущает тот факт, что Гарин издевался над студентами и злоупотреблял властью?

Янгер заерзал в кресле.

– Я думаю, «издевался» слишком сильное слово.

– Хорошо, а какое слово кажется вам более подходящим? Вы ведь сами были его студентом. Как он к вам относился?

Он тяжело вздохнул.

– Слушайте, я не хочу ворошить прошлое, какой в этом смысл? Чего вы добиваетесь?

Ли рассказала ему о своей «учебе» в Колумбии и о том, что последние годы она прошла уже несколько курсов терапии; когда она упомянула, что Гарин однажды высадил ее из машины и заставил пешком идти почти двадцать миль по шоссе 63, Янгер снова заерзал в кресле; он растерянно моргал – не мог поверить.

– Как интересно, – пробормотал он и затем неохотно, словно преодолевая неловкость, признался, что Гарин однажды проделал то же самое с ним. – Он позвал меня в поездку, обещал показать что-то важное для исследования. И когда мы проехали двадцатимильный указатель, он… ну, со мной произошло то же, что и с вами – он начал отчитывать меня за то, что я невнимательно его слушаю, и-и-и… ну, заставил выйти из машины, – Янгер закрыл рот ладонью, закашлялся. – Позже от еще одного студента я узнал, что таким образом Гарин наказал меня – он видел, как я общался с другим профессором, которого он считал своим врагом; а общаться с врагами Гарина нам было запрещено; проблема в том, что мы никогда в точности не знали, кого именно он считает врагами; список врагов постоянно пополнялся. Он со многими так поступал – выкидывал из машины на шоссе 63 и заставлял идти пешком до Колумбии, но при этом он никогда не говорил, за что именно наказывает – такая у него была манера; шагай вдоль дороги и сам думай, чем провинился.

Эта признание, очевидно, давалось Янгеру с большим трудом, он чуть охрип, покашлял в кулак, стараясь прочистить горло. Извинился, прошел к шкафчику в углу кабинета, достал бутылку воды – она пш-ш-шикнула при открытии, – налил в стакан, сделал пару глотков, вытер рот тыльной стороной ладони. Ли ждала, что он продолжит, но он задумчиво смотрел на пузырьки газа на стенках стакана и молчал.

– Почему вы не заявили на него? – наконец спросила она.

Он обернулся на нее с удивлением, словно забыл, что она тут. Пожал плечами.

– Полагаю, потому же, почему и вы. Не хотел портить себе карьеру.

* * *

Вернувшись в дом Тесея, Ли расшифровала разговор с Янгером и вложила расшифровку в папку с надписью «Гарин».

– А ты, я смотрю, всерьез взялась за дело, – сказала Джун, – досье на Гарина собираешь?