Риф

Мы смогли попасть только в третий автобус, уселись в высокие кресла напротив наших знакомых — нас разделял столик, на который Файгенблат вывалил купленные в Софии булочки, бутерброды, достал бутылку ракии, и мы все поужинали — ел в основном Файгенблат, шумно, суетясь, все время что-то рассказывая. Потом я заснул, но часто просыпался, слушал турецкую заунывную мелодию — ее включали водители — и снова засыпал. Во время таможенной проверки Файгенблат растолкал меня — все вышли с вещами из автобуса и неулыбчивые турецкие пограничники медленно обошли несколько раз шеренгу ежащихся от утреннего холода пассажиров, иногда останавливаясь возле какого-нибудь чемодана и резко, быстро спрашивая: «Что здесь?» Они задавали вопрос на своем языке, они вообще не говорили ни с кем по-английски, но пассажиры сразу их понимали — ведь многие пересекали эту границу десятки раз. Я засмотрелся на одного из таможенников — невысокий, грузный, наверняка офицер, он шел, заложив руки за спину, и скользил взглядом по лицам людей — небрежно, словно думая о своем, и вдруг, остановившись, пристально смотрел в лицо стоящему напротив человеку, затем отворачивался и что-то говорил помощнику. Когда он подошел ко мне, я почувствовал себя неуютно и улыбнулся, увидев его равнодушные черные глаза, в которых на секунду блеснула неприязнь внимания.

Наши полупустые сумки не заинтересовали пограничников. Заплатив по десять долларов, мы с Файгенблатом получили обратно наши паспорта с месячной турецкой визой. В полдень мы были в Стамбуле. Девушки-туристки быстро покинули нас, заявив, что им нужно в банк — получить по кредитной карточке деньги.

— Вот жизнь, — сказал мне Файгенблат, усмехаясь, — тут пашешь как грузчик в поте лица, чтобы заработать на приличные штаны, а кое-кто просто снимает деньги со счета — как просто! И едет путешествовать так, от нечего делать. Знаешь, Ромеев, мне кажется, что даже разбогатей я, и то просто так никуда не поеду, все равно буду думать, как бы отбить деньжата.

Я спросил, куда мы сейчас.

— Работать. Разумеется, не в музей и не смотреть на Босфор. И даже не на базар — туда ходят только дураки, я-то знаю, где и что можно купить подешевле… А потом, если хочешь, и по Босфору покатаемся, ты ведь первый раз здесь, надо отметить.

Выйдя из автобуса, мы очутились в подвижной разноязыкой толпе — нагруженные вещами, люди куда-то спешили, сталкивались, что-то спрашивали, обсуждали; несколько раз я слышал русскую речь. Мы выбрались на трамвайную остановку, Файгенблат купил билеты и мы сели в подошедший трамвай, тоже битком набитый. Минут через тридцать мы вышли и, пока шли через широкую площадь, я, задрав голову, смотрел на возвышающиеся надо мной минареты. «Голубая мечеть, — обернувшись, коротко заметил Файгенблат, — местная святыня». «Слушай, — спросил я, — здесь где-то должен быть Софийский храм, тот самый, в котором…» «Слева», — прервал меня Файгенблат, и я увидел за подстриженными деревьями аллеи розовые купола и четыре тонких минарета. «Наша гостиница рядом с Софией, — быстро говорил Файгенблат, — номера дешевые, по восемь долларов, а внизу ресторан».

Любезно поговорив с улыбчивой женщиной-администратором, Файгенблат завладел ключами от двухместного номера, в который мы даже не стали заходить, а сразу отправились на соседнюю, необычайно узкую улицу, где находились маленькие полуподвальные магазины, специально торгующие, как мне показалось, для русских. Нас встретил худой, почти горбатый улыбающийся турок, он поздоровался с Файгенблатом, уважительно назвав его «Гена» и сразу предложил мне сигарету, а чуть погодя, когда мы начали перебирать посреди комнаты тюки с кожаными куртками, принес в маленьких стаканах чай и коробку с рахат-лукумом. Мы ели, курили, пили чай и весело беседовали с улыбающимся продавцом, который, плавно жестикулируя, все никак не хотел снижать цену. Я удивился бурной речи Файгенблата, который, мешая русские слова с английскими, настойчиво торговался — до тех пор, пока цена за куртку не упала до семидесяти долларов. Расплатившись, я набил куртками обе свои сумки, и Файгенблат помог мне дотащить их до гостиницы. Потом мы вернулись, спустились в другой подвал, и два моих баула заполнились женскими платьями, бижутерией и купальниками.

Было жарко, мы зашли в бар, и Файгенблат, заказав пиво, вдруг встал и ушел, сказав, что отправляется по своим делам и вернется через час. Я сидел за столиком, пил ледяное пиво, курил сигарету и смотрел на открывающийся за распахнутым из-за жары окном вид: минареты, кругом высокие как телебашни минареты, а вдалеке, за белыми низкими домами, видно море — наверное, это и есть Босфор.