Риф

Очень долго он пробирался к себе в вагон, проходил все эти стучащие, гремящие шатающиеся площадки, распахивал и захлопывал за собой грязные тяжелые двери. Прошел свой вагон, и пришлось возвращаться.

Была уже ночь, почти все спали. Кроме старушки, которая вновь, как большая мышь, склонилась над клеенчатой сумкой и тихо что-то пережевывала и глотала.

Сергей взобрался на свою полку, долго шуршал пакетами в рюкзаке, пытаясь отыскать зубную щетку. Когда, наконец, нашел ее, не понял, зачем она ему понадобилась.

Он вспомнил, как застыла Рита статуей, когда он вытаскивал в ресторане деньги. Хоть бы для приличия попытались заплатить за то, что заказывали до него. Он бы, конечно, не позволил. Но все же… Обе заказывали за его счет не стесняясь, не интересуясь, что сколько стоит… В Крыму на троих никаких денег не хватит.

Врут в дороге, когда знакомятся с женщинами. Христос завещал жить одним днем, а они живут часом, минутой.

К черту!

Полусидя на своей верхней полке, он упирался в подушку, спиной к проносящейся дороге. Спать не хотелось. Сергей вспомнил, что когда в разговоре с девчонками случайно упомянул, что едет в плацкартном вагоне, то тут же поспешил небрежно оправдаться: «В кассе, когда покупал, только плацкарт оставался…» Хотя в кассе он как раз и спросил плацкарт, который в два раза дешевле купейного. Вспомнил он еще, что в вокзальном разговоре с поджарым и дедом это он рассуждал, что нациям надо разъединяться, как людям, чтобы обрести свободу, а дед почему-то спьяну решил, что это говорил Антон, обвинил его в дурацком национализме, а он зачем-то промолчал, хотя виноватым себя не считал.

Черт!

Какая свобода?

Мелко, как мелко все! И вся его жизнь последних лет десяти была мелкой, тщедушной. Трус. Она ведь права, эта его любимая-нелюбимая: трус! Ходишь по мелкому бережку вместо того, чтобы вбежать в воду, нырнуть, заплыть глубоко. И… хоть бы даже и утонуть. Но хотя бы попробовать. Попробовать…

Ему захотелось соскочить с постели, пробежать сквозь вагонные туннели к тем двум дизайнершам, вытащить из купе сонную Риту и все ей объяснить: никакой он, черт дери, не программист, лишь мечтал быть им когда-то, что сидит он сейчас в мелкой конторе с мелкой зарплатой, якобы ведет какие-то там микроскопические проекты, пишет шаблонные отчеты в конце месяца и раз в неделю позволяет себе зайти и посидеть в баре, как американский мачо из полицейского боевика. А перед ночью со своей женщиной, которую он думает, что любит, он покупает грейпфрутовый сок, потому что иначе она не согласится делать ему минет. И если она застанет его не выключающим свет за собой — хотя бы даже в гостинице, где им не надо платить за электричество — она может с ним поругаться так, словно застала со шлюхой. И это — любовь?

Это — любовь. Так у всех, у многих пар, которые забыли о том, что…

Что есть любовь?

Причем здесь мужчина и женщина?

О чем ты? О чем ты сейчас говоришь?

Поев, старушка с тихими вздохами укладывалась на своей полке спать. Легла. Лежала и смотрела в темный воздух перед собой так, словно рассматривала в нем звездные пути многих людей, и среди них видела и свой, маленький, тонкий, близящийся к концу.

Посмотрел бы и ты когда-нибудь так. Дорога ведь есть всюду, слышишь, даже в роящихся в луче света пылинках! Посмотри в окно на проплывающие мимо холмы и деревья, на янтарные огни города вон там, вдалеке…

Нет, он не смотрел. Ему стало жалко себя.

Худшее, что можно самому себе сделать.

Хотя и лучше, вероятно, чем взять и убить себя.

Он понимал, что вряд ли отдохнет в Крыму так, как хотелось бы. Понимал, что вряд ли познакомится с теми, с кем хочет. Что не родится у него в ближайшее время ребенок, потому что его просто некому рожать. Что родители его умрут раньше его, а он умрет позже их. Что его жизнь банальна и провинциально смешна, как анекдот времен Брежнева. Что вся эта его поездка куда глаза глядят — фарс неудачника, пытающегося сделать вид, что он все еще романтичен и смел.

«Сорокалетний мальчуган» — так с убийственной легкостью назвала его однажды его бывшая женщина, спящая сейчас в Бресте…

Что? В каком Бресте? Но ведь.… Ведь она давно уже не спит в Бресте, потому что с тех пор прошли сутки. То есть может она и спит… ведь сейчас снова ночь. Но она ему не позвонила! Он-то не мог позвонить, потому что у него на счету не было денег… Его телефон еще не разрядился, еще может принять звонок. Почему же она не позвонила? Его могли убить, ограбить, когда он ночью ушел из гостиницы…

А она не позвонила. И даже не прислала смс.

Возможно, сейчас она и в самом деле спит.

Где-то. Не в гостинице Бреста…

Сергея колотила дрожь. Он привстал, потом лег. Потом снова привстал. Место, где он лежал, было похоже на гроб, из которого можно спрыгнуть. Он весь взмок.

Пошлите вы все! Он ненавидел весь этот мир и все те миры, что родятся после гибели этого. Но больше всего он ненавидел себя.

Заныло сзади, в лопатке. И сразу в груди. Что это — сердце?!