Она пытается услышать грусть в этом синтезированном голосе. На «Биб» та, может, и пробилась бы на поверхность, но на станции он бы никогда этого не сказал.
– Карл…
– Я не могу вернуться.
– Ты здесь – это не ты. – Она отталкивается прочь, разворачивается и уже едва различает его силуэт.
– Ты хочешь, чтобы я снова стал, – она слышит сомнение в его словах, даже через вокодер, но знает, это не от вопроса, – омерзительным и полным ненависти уродом.
– Не будь дураком. У меня в жизни было немало уродов, поверь мне. Но, Карл, это какой‑то слишком дешевый трюк. Ты вышел из волшебного ящика и – опа! – превратился в мистера Хорошего Парня. Зашел – и снова обернулся Ситэкским Душителем.[28] В реальности так не бывает.
– Откуда ты знаешь?
Кларк держится на расстоянии, она знает. Реально лишь то, что приносит боль. Реально то, что происходит медленно, мучительно, когда каждый шаг вырезан криками, угрозами и ударами.
Его перемена станет реальна только в том случае, если Карла изменит сама Лени.
Естественно, она не говорит ему об этом, но, разворачиваясь и оставляя его на дне, боится, что говорить и не надо. Он сам все знает.
Она просыпается сразу, напряженная и встревоженная. Повсюду тьма – свет выключен, Лени даже закрыла датчики на стене – но это близкая, знакомая мгла ее собственной каюты. Что‑то стучит в корпус, постоянно и настойчиво.
Снаружи.
Коридор достаточно освещен для глаз рифтера. Наката и Карако неподвижно стоят в кают‑компании, Брандер сидит в библиотеке; экраны не горят, все фоновизоры висят на своих местах.
Звук пробивается и сюда, не такой сильный, как прежде, но хорошо различимый.
– Где Лабин? – тихо спрашивает Кларк. Элис кивает в сторону переборки: «Где‑то снаружи».
Лени спускается по лестнице в шлюз.
– Мы думали, ты ушел, – говорит она. – Как Фишер.
Они парят между станцией и дном. Кларк протягивает к нему руку, Карл отшатывается.
– Сколько времени прошло? – Слова выходят слабыми, металлическими вздохами.
– Шесть дней. Может, семь. Я не откладывала… не хотела вызывать тебе замену…
Он не реагирует.
– Мы иногда видели тебя на сонаре, – добавляет она. – Недолго. А потом ты исчез.
Тишина.
– Ты заблудился? – спрашивает она, помедлив.
– Да.
– Но теперь ты вернулся.
– Нет.
– Карл…
– Лени, мне нужно, чтобы ты мне кое‑что пообещала.
– Что?
– Обещай мне. Сделай то же, что и я. Другие тоже. Они тебя послушают.
– Ты же знаешь, я не могу…
– Пять процентов, Лени. Можно десять. Если держать выработку ингибиторов на таком низком уровне, то все будет нормально. Обещаешь?
– Зачем, Карл?
– Потому что я не всегда ошибался. Потому что раньше или позже им придется от вас избавиться, и тогда вам понадобится любое преимущество.
– Идем внутрь. Мы можем поговорить об этом внутри, все там.
– Тут странные дела творятся, Лен. За пределами действия сонара они… Я не знаю, что они там делают. И они нам ничего не говорят.
– Пойдем внутрь, Карл.
Он трясет головой и, кажется, уже отвык от этого жеста.
– …не могу…
– Тогда не думай, что я…
– Я оставил файл в библиотеке. Там все объяснил. Насколько мог в том состоянии, когда был на станции. Обещай мне, Лен.
– Нет. Ты пообещай. Пошли внутрь. Обещай, что мы во всем разберемся вместе.
– Оно слишком многое во мне убило. – Он вздыхает. – Я слишком далеко зашел. Что‑то сгорело, и даже здесь я не чувствую себя целым. Но с вами все будет нормально. Пять или десять процентов, не больше.
– Ты мне нужен, – очень тихо жужжит она.
– Нет. Тебе нужен Карл Актон.
– А это еще что значит?
– Тебе нужно то, что он с тобой делал.
Вся теплота покидает ее, остается только медленное, леденящее кипение.
– Это что, Карл? Большое озарение, которое ты получил, пока ходил одержимый духами в грязи? Думаешь, ты меня знаешь лучше, чем я сама?
– Ты знаешь…
– Только это не так. Ты ни хрена обо мне не знаешь и никогда не знал. И у тебя смелости не хватит все выяснить, поэтому ты бежишь во тьму и возвращаешься, изрекая всякую претенциозную чушь.
Она подстрекает его, знает, что провоцирует, но он просто не реагирует. Даже его ярость сейчас была бы лучше, чем это.
– Я сохранил его под именем «Тень», – говорит он.
И она смотрит на него и ничего не может сказать.
– Файл, – добавляет Карл.
– Да что с тобой такое?
Она начинает его бить, лупить изо всех сил, но он не отвечает тем же, даже не защищается да Господи почему ты не дерешься со мной сволочь почему не покончишь с этим ну давай выбей из меня всю дурь а потом нам обоим станет стыдно и мы пообещаем никогда не делать этого снова и…
Только сейчас ее покидает даже гнев. По инерции от нападения они расходятся друг от друга. Лени хватается за причальный кабель. Морская звезда, присосавшаяся к нему, слепо тянется к Кларк кончиком своего луча.
Актон не останавливается, уплывает вдаль.
– Останься, – говорит она.
Он делает нырок и замирает, ничего не отвечая, далекий, еле различимый, серый.
Здесь столько всего невозможно сделать. Нельзя заплакать. Даже закрыть глаза. А потому Лени пронзает взглядом дно, смотрит на собственную тень, уходящую во тьму.
– Зачем ты это делаешь? – спрашивает она, уставшая, и не знает, к кому сейчас обращается.