Рихард Феникс. Остров. Книга 2

— Безусловно! — всплеснула руками Брунгильда. — Вы даже не представляете, насколько быстро он учится! Он схватывает всё на лету. — Девушка чуть ли не мурлыкала. — И, я полагаю, это благодаря нашим тренировкам он так же преуспел в боевом искусстве Теней. Хоть сейчас он и проходит азы, но движется гораздо лучше всех своих сверстников. Можете мне поверить! Я была на показательном бое в прошлом месяце, и мой Чиён был среди остальных самым лучшим, самым изящным, самым аккуратным и восхитительным! Он так точно исполнял все движения, как будто танцевал с ветром. Нет в этом мире никого краше и ловчее моего Чиёна! Уж можете мне поверить!

— Если речь о стрелковом оружии, позвольте показать одну вещь. Скажите, вам знакомо это оперенье? — Урмё извлёк из сумки платок, развернул. На невинной белой хлопковой ткани лежал обломанный арбалетный болт с чёрным опереньем и двумя жёлтыми кругами на нём.

Девушка покачала головой, пожала одним плечом, надула губы.

— Впервые вижу. Это некрасиво. Мы не используем некрасивые болты, чтобы не приучаться к дурному.

В дверь постучали. Урмё тут же убрал улику. Нолан коснулся огненной паутиной пришлого. Это была Сюзанн. Мужчина встал и распахнул дверь. Обслуга, толкая перед собой тележку, процокала в комнату и принялась расставлять на столе чайник, кружки, трёхъярусные тарелки со снедью, раскладывать столовые приборы в изящных кружевных конвертах.

— Как же это восхитительно выглядит! — воскликнула Брунгильда, оглядывая ряды пирожных, булочек, крошечных печенек, пирамиду конфет в бумажных корзинках.

Сюзанн поклонилась и, видимо растроганная реакцией юной гостьи, улыбнулась, проговорила с удивительной нежностью:

— Если вам что-то будет угодно, госпожа, я за дверью. Только позовите.

— Благодарю, — коснувшись её ладоней и хлопая ресницами, ответила Брунгильда.

Обслуга оставила пустую тележку в углу кабинета и вышла, тихо притворив за собой дверь.

На какое-то время воцарилось благостное молчание: гости чаёвничали. Огненная паутина, не находя опасностей, ровно светилась, оставаясь видимой только для Нолана, который всё больше убеждался в словах Феникса. Да, в отсутствии ритуального ножа сила возросла. Но сразу на место этой радости пришла тревога за сына: не помешает ли ему наследие Айлаха раскрыть свой потенциал. Хоть бог и заверил, что опасности нет, отец всё-равно волновался.

«Всё хорошо, — шелестел Феникс, — твой мальчик умнее, чем ты думаешь». «Я могу с ним поговорить через тебя?» — с надеждой спросил Нолан. Но ехидное молчание и мерные переливы огня в теле стали ему ответом.

Глава 45 Обещание Нолана

Всё вокруг стало чёрно-белым перед мысленным взором Нолана: стены и перекрытия, чашки и булочки, деревья и мох, грызуны, насекомые, птицы, бродячие кошки, лошадь, две козы на той стороне улицы, люди, много людей. Только огонь сохранил свой цвет. Золотые нити паутины слежения проницали всё это, собирались невесомыми сгустками в живых существах, приносили своему повелителю информацию: биения множества сердец, частоту дыханий, направления движений, резкость жестов, отголоски эмоций. Сияющая сеть растянулась на несколько кварталов, Нолан сплёл слишком частые нити между собой, утоньшил их, чтобы проницать меньше существ, ограничивая потоки знаний о них, сделал круговое движение ладонью, и от паутины остался один сегмент, длинный узкий луч, который вращался вокруг своего носителя, то и дело пытаясь расшириться вновь.

Это было внове. Никогда раньше Нолану не доводилось так играюче использовать силу. Податливая и пластичная, как глина, она обещала стать удивительным помощником. Об одном лишь жалел детектив, что раньше держал ритуальный нож при себе, ограничивая способности божественного дара. Но не стоило зацикливаться на этом, ведь бог Феникс — игрок — если он заметит слишком пристальное внимание к своему дару, то может и отобрать новые возможности. Это вполне было в его духе. Да, Нолан знал, что такое бывало. В деревне обычно говорили на это: «заигрался», «перестал рассчитывать на себя и попытался всё заменить на дар». И отношение это было справедливым, ведь соплеменники, слишком приверженные огню, становились жадными и забывали в себе человеческое начало. Маджер тоже мог стать таким, но удержался. И Нолан, постигая теперь новые возможности своего слежения, с трудом держался, чтобы не перейти грань. Успокаивало лишь то, что пока этой грани, точки невозврата, потери человеческого начала в себе, было не видно. Но это пока.

— Эй, у тебя глаза светятся. Не пугай нашу барышню, — шепнул Урмё, подтолкнул локтем.