Рихард Штраус. Последний романтик

Штраус долго уговаривал Цвейга продолжать их сотрудничество. Если Цвейг не хочет, чтобы это стало известно, он, Штраус, согласен на тайное сотрудничество и обещает запереть партитуру в стол до той поры, пока все не наладится. Он никому не скажет ни слова. В конце концов, какая разница? «К тому времени, когда наши работы будут готовы, мир, возможно, неузнаваемо изменится». [294]

Но Цвейг продолжал упорствовать. Он понимал, что планы Штрауса неосуществимы. Он ожидал только ужесточения гитлеровского режима. Он знал, что наступили времена, «когда мы должны вычеркнуть из нашей жизни понятие безопасности». Он не хотел предстать перед миром в сомнительном свете, хотя и очень хотел бы работать вместе со Штраусом. Он посоветовал Штраусу поискать других либреттистов. Он даже предложил несколько идей, которые был готов подарить другим авторам (одной из этих идей был «День мира»). Штраус не хотел работать с другими авторами. «Не надо мне рекомендовать других либреттистов. Из этого ничего не выйдет. Не изводите попусту бумагу». [295] Когда положение в стране еще ухудшилось, Штраус предложил совсем уж детскую хитрость: переписываться под чужими именами: Цвейг будет Генри Мор, а Штраус возьмет имя Роберт Сторч, которое он использовал в «Интермеццо». Кого он надеялся обмануть? Короче говоря, заявил Штраус, «я не намерен отказаться от вас только потому, что в Германии сейчас у власти антисемитское правительство».

Со слепотой, коренящейся в его артистическом эгоизме, Штраус отказывался признавать очевидное. Он еще воображал, что ему все сойдет с рук. Однако в то самое время, когда он писал эти письма, в Германии вышла книга «Основы развития национал-социалистической культуры». Ее автором был доктор (почти все нацистские руководители в области культуры присваивали себе звание доктора) Вальтер Штанг. В ней говорилось: «Мы считаем, что существует большая разница между тем Рихардом Штраусом, который работал в союзе с либреттистом-евреем в те далекие времена, когда национал-социализм еще не существовал и нельзя было требовать от него осознания всей важности расового вопроса, и композитором, работающим в национал-социалистическом государстве и отказывающимся прервать отношения с еврейскими сочинителями оперных текстов. Во втором случае наличествует пренебрежение целями национал-социалистического движения, и мы должны сделать соответствующие выводы».

Между прочим, доктор Штанг далее восхваляет доктора Зигфрида Анхейзера, который «прославился» как пионер «деевреизации» либретто оперетт, а также либретто Моцарта. Новые варианты опер Моцарта, «освобожденные от еврейских бредней», которые предложил Анхейзер, дескать, являются «образцовыми».

Как мог Штраус все это выносить?

Наконец, получив очередной отказ Цвейга (это письмо утеряно), Штраус вышел из себя и написал ему следующее: «Ваше письмо от 15-го числа привело меня в отчаяние! Ох уж это еврейское упрямство! От одного него можно стать антисемитом! Эта гордость своей расой, это чувство солидарности – даже я ощущаю его силу! Неужели вы считаете, что я когда-нибудь руководствовался в своих действиях мыслью, что я «ариец»? Неужели вы верите, что Моцарт сознательно творил в «арийском» стиле? Для меня существуют только две категории людей – те, у кого есть талант, и те, у кого его нет. Простой народ существует для меня только в качестве слушателей; и мне безразлично, кто эти слушатели – китайцы, баварцы, новозеландцы или берлинцы, – лишь бы они заплатили за билет». Далее Штраус благодарит Цвейга за идею «Каприччо», отказывается работать с Грегором, которого Цвейг предложил в качестве своего преемника, еще раз умоляет его продолжить их совместную работу, заявляя, что обязуется сохранить этот факт в тайне. В заключение он пишет: «Кто вам сказал, что я принимаю активное участие в политике? Потому что я согласился заместить Бруно Вальтера? Я сделал это ради оркестра, так же как я заместил другого «неарийца» Тосканини ради Байрёйта. Все это не имеет никакого отношения к политике. Как мои действия интерпретирует «желтая» пресса, меня не касается. И вас тоже. Или потому, что я изображаю собой президента Имперской музыкальной палаты? Я надеюсь принести какую-то пользу, помочь избежать худших бедствий. Да, я руководствуюсь сознанием долга артиста. Я бы принял эту хлопотную честь, какое бы у нас ни было правительство, но ни кайзер Вильгельм, ни господин Ратенау мне ее не предложили. Будьте же благоразумны, забудьте на несколько недель про господина Моисея и других апостолов и займитесь работой над тем, что должно вас касаться в первую очередь, – двумя одноактными операми…» [296]

Это письмо было отправлено Цвейгу в Цюрих из Дрездена. Гестапо перехватило его и передало местным полицейским властям, которые направили фотокопию письма Гитлеру со следующим сопровождением:

...