Рихтер и его время. Записки художника

Пришел к нашим дальним соседкам, милым пожилым женщинам, жившим на маленькой даче, где всегда пахло старым деревом и яблоками. В их опрятном хозяйстве, на задворках, обитали несколько кур под началом прекрасного громадного петуха. Это был ослепительной белизны красавец, красноглазый, тяжелый и полный самых бесспорных мужских достоинств. Мне открыла дверь одна из хозяек.

Я: — Ксения Петровна, здравствуйте… У меня к вам большая просьба: дайте мне, пожалуйста, на один вечер вашего петуха.

Она: — Зачем?

Я: — Я хочу взять его в гости.

Сказал – и вижу, как она растерялась. Что это за глупая дерзкая выходка? Она уже отчитывала меня, но я, перебивая ее, стал рассказывать, что Святослав Рихтер получил квартиру и пригласил нас сегодня на новоселье. Объяснил все: одеться не во что, принести нечего, и так как все в таком положении, то и решили сделать что-то вроде трактира, чтобы все могли быть плохо одеты и никто бы не чувствовал свою бедность.

– Ну, словом, не дадите ли петуха? Его никто не обидит, не думайте, и, может быть, даже покормят. А завтра утром я вам его принесу.

Ксения Петровна была человеком добрым и с юмором. Рихтера слышала по радио.

Петуха я тут же получил, посадил его в хозяйственную сумку с молнией, надел заплатанные брюки и взял букет…

Дом Рихтера был полон людей знакомых и не знакомых. Мебель еще не привозили, и только один новый платяной шкаф стоял в углу, блестя створками.

У двери – молодой Ростропович, в зеленой рубахе и с гитарой. У него здесь было три обязанности: он был распорядителем, то есть встречал и провожал, он был в ответе за трактирную музыку, он же был и «вышибным». Если кто-нибудь, расшумевшись, переходил границу приличия, «вышибной» приближался и, не поднимая рук, резко таранил виновного животом (этим мягким толчком общество освобождалось от нежелательной персоны, и порядок восстанавливался).

Святослав Теофилович, как и все, плохо одетый, восхищался букетом, размером едва ли не с дерево. Потом сирень куда-то передали, и мы нагнулись над сумкой. Я дернул молнию. Сжавшийся петух ошалело тряхнул головой и вдруг взорвался пухом, хлопками, ветром! Мы оба отпрянули – оба не ожидали. А что, собственно, – трактир как трактир. Петух же начал метаться, он бился то о ноги, то о плечи и лица, стараясь найти убежище, шумно спасаясь, издавая клекот и серьезно пугая дам. Что было делать? Я посадил его на шкаф. Он, к счастью, скоро там успокоился, принял свою величавую осанку и красиво стоял боком, кося красным глазом на развеселившихся людей. Потом медленно и величаво, как фрегат, повернулся задом, и на лаке створок появилась известковая вертикаль…

Утром петух был передан в руки смеющейся Ксении Петровны. Так кончился праздник. Надо было жить дальше.

Глава пятая. Березовый сок

Но, развлечен пустым мечтаньем,
Я занялся воспоминаньем.

А. С. Пушкин

Надо было жить дальше. Однако мы почти голодали. Садясь за стол, мама клала мне и старшему брату (приемному сыну моих родителей) по кусочку хлеба. Мой кусочек исчезал моментально, и оставался пустой водянистый суп. Брат как-то отозвал меня и сказал серьезно:

– Когда садишься за стол, следи, чтобы хлеб был у тебя до конца обеда, а то мама плачет…

Рихтер любил и умел много ходить. Его прогулки растягивались на целый день. Он мог пройти сразу 30–40 километров. Уезжал он обычно с Ленинградского или Белорусского вокзала, а кончал прогулку на какой-нибудь станции Рижской железной дороги, откуда на электричке рукой подать до Покровского-Стрешнева, и можно попасть домой уже без московского транспорта.

Однажды весной вечером он появился у нас с авоськами в обеих руках. В каждой находилось по одной трехлитровой банке и по шесть бутылок, очень плотно закупоренных. Он целый день собирал для нас березовый сок…

Наша крыша была крута, но над серединой дома имелась небольшая, слегка наклонная площадка. Если посмотреть отсюда на западный склон, то можно было увидеть треугольное отверстие в железе, много раз заклеенное прокрашенными тряпками. Сюда каким-то чудом попал осколок немецкой бомбы. Если же лежать на площадке вверх лицом, то очень скоро начинало казаться, что небо не над тобой, а внизу и что ты плывешь над ним и его тонкий пар смещается слоями на разных глубинах, то прикрывая, то открывая его синюю бесконечность.

Рихтер пришел к вечеру. Мама что-то готовила на керосинке, а он говорил с нами о Дебюсси. А потом играл отрывки из «Моря», наполняя две наши деревянные комнаты чем-то совершенно несоразмерным с домашним обиходом. Ночью через подоконник валил сырой лесной воздух…