Рихтер и его время. Записки художника

Hotel Lotti (Париж), 10 июля 1977 г.

Галюшенька моя!

Как пела 22-го? Сейчас ты сидишь на гриме. Как будет…

Здесь очень, очень хорошо. Много брожу по аллеям, полям: вчера и сегодня солнце – хорошо! Вчера слушали «Макбет». Фишер играл потрясающе, но пел другой манерой (очень ширил) и не всегда хорошо. Я страдала и боюсь, что он вредит себе: когда зашли к нему и говорили с ним – он понял. Мы говорили, что он больше пел от Шекспира, чем от Верди. «О, дипломаты», – он сказал. Самочувствие у нас весьма приличное, и настроение у Славы – тоже. Скоро вернется Митя, и я начинаю беспокоиться.

Целую крепко, как люблю. Н. Д.

Зальцбург, 24 августа 19(??) г.

Галюша! Мы все поразились твоей оперативности (плохое слово!) – так быстро проконсультироваться с Викт. Ник.[31] и дозвониться к нам! Ильяшевский совершенно был поражен. Кстати, он просил меня передать тебе, что ты будешь гастролерша № 1. Мы много говорили о тебе: он говорил мне об отзывах о тебе Швейника, а его он очень уважает. Говорил, что в Риге ты крепко обосновалась, вообще будешь – № 1. Он деятельный, очень крепкий организатор, не глупый.

Галюнь, ты огорчилась моим письмом? Я знаю и винюсь, что меня тоже часто отрывают во время занятий: я очень от этого страдаю, но ведь если это не Митя, то это все Славины дела, которые на мне висят…

Я мучаюсь при мысли, что меня так долго не будет в классе; жалко Наконечную[32] – очень уж у нее ценный голос. Прошу тебя хотя бы 1 раз в неделю приходить в класс для занятий с нею и с Марией, а с новыми как быть? Чтоб только сидели и слушали: не начинать без меня.

Проехали сутки, осталось еще двое!!!!!! Мы, конечно, одни в купе 4-х местном, воздуха мало.

Иркутск – этот страшный, трагичный для меня город, где все 3 дня захватывало дыханье – настоящий, старый русский город: в нем 3 действующих церкви, столетней давности деревянные дома, редко 2-х этажные. Вчера перед вокзалом шофер повез нас к дому декабриста Волконского. Ему 150 л<ет> – дубовый сруб и на окнах редкой красоты карнизы.

Все дома со ставнями; вечером ни огонька не увидишь – ставни наглухо закрыты.

Новосибирск – ужасный город, без души, без лица, стандартный, некрасивый, бесчувственный.

Байкала не видели – проезжали ночью, а сопки Маньчжурские следуют за нами весь день.

Я очень беспокоюсь о Верочке, и я не могу смириться с тем, что она так ужасно живет – всю жизнь. Ее условия – антисанитарные – это ужас! Позвони Муромцеву Юрию Влад<имировичу>[33] и от моего имени попроси его приехать посмотреть, как живет Верочка.

Как-то встретит меня Митюля? Как мы далеко сейчас друг от друга. Вернее, как он далек. Я много думаю о Митюше (теперь есть время) и прихожу к выводу, что очень часто неверно к нему подходила, давила на него (безрезультатно), но он все равно чувствовал этот гнет, и м<ожет> б<ыть>, многое, что делал сознательно, делал из протеста. А в общем, запуталась я – не могу понять, где характер, где влияние, где сила, где слабость?

…Сегодня наступила жара: в вагоне душно, всякие запахи, и у меня парализованы мысль, руки, ноги. Неужели в Японии будет жарко? – там ведь влажность – я пропала.

Калинин мне сказал по телефону, что с Баршаем должно решиться положительно <…>. Я рада.

Через б часов – Хабаровск и Митина мордочка.

Обнимаю тебя. Твоя Н. Д.

Чита, 22 августа 1986 г.

Галюша!

Конечно, давно послано приглашение – еще в мае месяце. Второе послано после разговора с Штутгартом. Митя передаст копию.

У нас было чрезвычайно тревожно: +39° у Славочки (одна ночь), острое воспаление почечных лоханок – схватил наш профессор сразу – сильный антибиотик, суровая диета – готовлю все сама и Славе, и Мите, который улетает 31-го, и без него (он с машиной) будет много труднее: всюду нужно будет на такси. Про Москву читаю и слышу ужасные вести, но сама стремлюсь домой. Еще по крайней мере.

Три недели нужно быть здесь, под наблюдением. Жидкость из плевры еще не ушла. Мужественно занимается, даже с +39°. Чудо! Очень беспокоюсь об ученицах, горюю, обнимаю.

Н. Д.

Германия, 29 октября 1987 г.

Галюша родная!

Рассказать тебе, что было и что перенес Славочка и что перечувствовала я – нет сил. 12 дней в реанимации, потом еще 20 часов там же (снова наркоз и что-то исправляли – не сердце, конечно). С 9-го, не считая тех 20 часов, Слава в отдельной палате – безумно слабый, дремлет, сознание не всегда ясное, но с каждым днем все-таки видно улучшение. Вчера и сегодня поднимали с постели и сажали в кресло, но больше 10–15 мин. не выдерживает: головокружение, и почти теряет сознание.

Я с 7 утра и до 10–11 у него, и он недоволен, что ухожу на ночь, но я не выдержала бы, если б осталась, и врачи не разрешают. В отд. палате у него ночное дежурство.

Жизнь в Москве не реальна, все отошло. Есть только он и его состояние.

Исцеление будет долгим и трудным. Операция была сложнейшая: все сосуды больны из-за диабета.