Рикошет

— Почему я тебе об этом рассказываю? — в голосе Марго зазвучало удивление. — Ты в курсе, что у тебя лицо как у психотерапевта? Взгляд такой… понимающий. В поездах к тебе, наверное, очередь выстраивается исповедаться?

Ей удалось меня рассмешить, хотя это я должна была попытаться поднять ей настроение. Но Марго, похоже, и сама справилась. Наверное, она была из тех женщин, которые умеют давить боль в зародыше и не таскают годами в душе глыбы льда, как это делаю я…

К нам уже направлялась официантка с двойным подбородком и унылым цветом волос, свисавших вдоль одутловатого лица. Как ни странно, на ней не было длинного сарафана и кокошника — кому-то из руководства кафе хватило ума понять, что это был бы уже перебор. Она двигалась сонно, и я наделась, что Марго успеет ответить прежде, чем официантка доползет до нашего столика.

— Если ваш директор был хорошим человеком, кто мог желать ему смерти?

Но ее ответ ничего мне не дал.

— Этого никогда не знаешь, верно? — спросила она и подвинула салфетницу в форме березового листа поближе ко мне. — Может, и меня кто-то мечтает увидеть в гробу… Пока не снесет полчерепа, не догадаешься.

— Ему не снесли череп… Говорят, пуля угодила в макушку.

— Что будете заказывать? — прозвучало над нашими головами.

— Сырники со сметаной, пожалуйста, — проговорила Марго, не отрывая от меня глаз. — Две порции. И чайничек принесите.

Официантка уточнила голосом мученицы:

— Черный? Зеленый?

— Черный.

— Зеленый.

Мы произнесли это одновременно, но Марго тут же уступила:

— Пусть будет черный.

— Ладно, — недовольно проронила официантка.

Как будто она могла отказать!

Провожать ее взглядом я не стала, потому что Марго тут же спросила:

— В макушку? Откуда ты знаешь?

Я изобразила удивление:

— А ты сама не видела?

Она покачала головой:

— Я лежала в одном ряду с Виктором Михайловичем. И голову повернула в другую сторону… Я вообще его не видела.

На всякий случай я запомнила это, хотя если с нее сняли показания, то на схеме уже отразилось, где находилась Марго.

— Ты долго с ним работала? — спросила я, добавив сочувствия в голос.

— Три года. Он меня сразу после Финашки взял. Другой побоялся бы принять без опыта работы, а Шмидт рискнул. — Ее мягкий подбородок жалобно дернулся. — Он буквально вчера мне сказал, что ни разу не пожалел об этом. Можешь себе представить?! Буквально вчера!

— Хорошо, что он успел это сказать…

— Да. — Она неожиданно успокоилась и даже попыталась улыбнуться. — И правда… Хорошо.

Осторожно подавшись вперед, я доверительно прошептала:

— Слушай, я так перетрусила, когда это все началось… Как не уделалась?! А уж когда выстрел раздался… Наверное, я онемела со страха, иначе завопила бы во весь голос!

— Аналогично, — отозвалась она рассеянно, в точности как герой фильма «Привидение».

Я не пересматривала его больше года — с прошлого мая. С того дня, когда убили мою маму… Кто знает, вдруг она тоже сейчас рядом со мной? Сидит с нами за столиком и внимательно слушает… Она всегда слушала меня и этим отличалась от большинства родителей, если, конечно, верить рассказам моих бывших одноклассников.

Даже когда я была совсем маленькой, это было нашим любимым занятием на прогулках: фонтан моих историй-фантазий невозможно было перекрыть, но мама поглощала все подряд. Я знаю, она не притворялась, как некоторые взрослые, которые только делают вид, будто слушают своего ребенка, а сами думают о своем или незаметно листают ленту в Сети… Черт возьми, как там может найтись нечто более важное?!

Но мама помнила мои рассказы, даже когда я сама подзабыла своих персонажей и те приключения, которые они переживали изо дня в день. Больше мне не с кем их вспомнить… Даже если б отец не погиб, мы не смогли бы с ним оживить те воспоминания, ведь он никогда не ходил с нами на прогулки, а значит, и моих рассказов не слышал.

— Ты вспомнила тот фильм? — спросила Марго, напугав меня.

— Ты тоже?

— Мой любимый, — кивнула она. — Хоть и старый, конечно. Наивный даже. Но это словечко потому к языку и прилипло…

— А ваш директор был женат? Я подумала о его жене. Каково ей сейчас?

Марго поморщилась:

— Да она похоронит его и перекрестится от радости!

— Все так плохо?

— Почему — плохо? Хорошо. Ей, по крайней мере. Она еще не знает, наверное. Говорили, она усвистала на какие-то острова…

— Без него?

— А ради чего она за старика вышла? Муж работает, жена отдыхает. — Она вздохнула. — Эта идиотка, наверное, даже не знает, какой это интересный человек! Был… О господи… К этому придется долго привыкать…

Я уцепилась:

— Интересный — в чем?

— Видела бы ты его кабинет… Там же книг как в Ленинке!

Мне сразу стало жаль, что Шмидт погиб. Даже если он окажется замешан в каких-то криминальных разборках, мое отношение к нему уже не изменится. Разве можно не сочувствовать людям, которые находятся с тобой на одной волне?