Рикошет

Негромко постучав согнутым указательным пальцем, охваченным тонким серебряным колечком, она заглянула в кабинет:

— Валерий Сергеевич, свободны? К вам клиент.

— Конечно, — донеслось изнутри. — Буквально пару минут. Можете попросить клиента подождать?

Она обернулась, и я попятилась:

— Без проблем!

По ее сухим губам скользнуло подобие улыбки:

— Вам будет удобно у того столика. Присаживайтесь.

— Мария Владимировна, а вы зайдите, пожалуйста! Есть вопрос.

Взмахнув рукой, точно отсылала меня, Мария Владимировна скользнула в кабинет и закрыла дверь, от которой до столика было метров пять, при всем желании я не расслышала бы, о чем они говорят. Если б отправилась, куда меня послали… Но я не собиралась ждать Валерия Сергеевича. О чем мне говорить с этим ипотечником? Не факт, что это он был на лестнице, да и посвящать меня в суть их беседы он не стал бы, а имя его на всякий случай я запомнила.

Так что, едва закрылась дверь, я со всех ног бросилась к просторной и светлой рекреации, где обычно и располагаются приемные. И не ошиблась: кабинет директора с подтверждающей табличкой находился здесь. Дверь в приемную была открыта, и я влетела в нее на всех парах. Молодая женщина, одетая во все черное, видимо, секретарь Шмидта, испуганно вскинула голову, но спросить ничего не успела, ведь я выпалила первое, что пришло на ум:

— Они вернулись! Они опять грабят нас. Давайте спрячемся в его кабинете.

Это был чудовищный бред, но секретарь в панике вскочила и вытащила из ящика ключи. Лицо у нее так и перекосилось от ужаса, мне даже стало жаль ее… Быстро отперев дверь, она впустила меня в кабинет, который совсем недавно покинули коллеги Логова. Понятное дело, они унесли с собой ноутбук Шмидта, и полки, на которых, видимо, хранились папки с финансовыми отчетами, тоже пустовали. Только они не представляли для меня интереса… Я с порога заметила то, что искала, — высокие, дубовые книжные шкафы, забитые не красивыми интерьерными изданиями, а книгами. Потрепанными, явно перечитанными не раз.

«Она не врала мне! — возликовала я, вспомнив о Марго. — Она ни при чем».

Больше мне нечего было здесь делать — в любую секунду меня могли разоблачить. Бросив ошарашенную секретаршу, я выскочила из кабинета и помчалась к лестнице, по пути отметив, что Валерий Сергеевич не сдержал слова: парой минут ожидание клиента не ограничилось бы…

* * *

Консультанту Игнату Науменкову никак не удавалось отделаться от ощущения, что за его спиной шелестит шепоток. В какой отдел банка он ни заглянул бы, везде на него смотрели с подозрением, будто в любую секунду этот парень мог выхватить пистолет…

Или ему только так казалось? Может, эти слова звучали лишь у него в ушах? Слова, отрывистые и злые, как лай цепных псов:

— Убийца!

— Мерзкий трус…

— Посадите его до конца жизни!

— Закройте — так принято говорить в преступном мире. Он же преступник…

Почему остальные так охотно поверили, что это он стрелял в Шмидта? Его же не арестовали! За что? Он всего лишь не мог ничего вспомнить… Не сумел указать место, где находился во время ограбления. И ненавидел своих коллег: как им всем удалось безошибочно сказать, где они находились в момент ограбления?! И откуда узнали, что Игнат Науменков оказался под подозрением?

В первую же секунду, как только люди в балаклавах ворвались в банк, его окутало плотным коконом. Звуки пробивались невнятными, точно всем вставили кляпы. Даже самим грабителям… А лица стали неразличимыми, как при прозопагнозии, которой, как недавно выяснилось, страдает Брэд Питт. Как он прожил столько лет?!

Остальное происходило точно во сне, где уж запомнить? Но не мог же Игнат забыть того, как убил директора? Нет. Конечно, это сделал не он. У него и пистолета отродясь не было. Да он выронил бы его со страха! Неужели он похож на убийцу?

Игнат приблизил бледное лицо со слишком нежным подбородком, бесившим его, к зеркалу в туалете и всмотрелся в узкие серые глаза. Ему как-то сказали, что они похожи на штрихи московского неба — оно редко бывает ясным… Сейчас в его глазах слабо мерцал страх, который никак не удавалось вытравить. Но где они разглядели жестокость? Ведь она живет в душе преступников? Нужно же не позволять жалости подобраться к сердцу, чтобы уверенно выстрелить человеку в макушку? Или тот парень — профессиональный киллер? И для него это только работа — никакой злости, ни грана ненависти… И Шмидт ничего не значил для него…

Закрыв глаза, Игнат снова попытался вернуться во вчерашний день, когда из милого парня, которого обожали работавшие в банке дамы старше сорока, он превратился в монстра, пугающего одним появлением. Как это произошло?

Науменков заставил себя выудить из памяти момент, когда раздался крик:

— Это ограбление! Всем лечь на пол.

Он был таким громким, этот крик… Оглушительным. И резким — мгновенно прорвал ткань той реальности, где все они обитали секунду назад. Тогда и возник кокон.

Мотнув головой, Игнат попытался отогнать его: «Сейчас он не нужен. Мне никто не угрожает, — и потребовал от себя: — Эй, попытайся разглядеть все, как было. Безо всякой пелены».