Рикошет

Сергей машинально проследил за его рукой и перевел взгляд на стекло. Действительно пошел снег, и это внесло некоторое успокоение в сжавшуюся в комок душу. Он никогда не был спокоен перед концертом, но ему повезло с лицом: и зимой оно оставалось смуглым и по-индейски непроницаемым. Когда Сергей бывал взволнован или зол, у него только светлели глаза. Но этого никто не замечал.

«Врешь, — подумал он, медленно опуская стекло. — Уж Ольга-то всегда замечала».

— Снег идет, — еще раз сердито буркнул шофер и взглянул в открытое окно. Снежинки, медленно вращаясь, оседали в складках кожанки Карелина.

«Да пошел ты», — с неожиданным раздражением подумал Сергей, но все же закрыл окно. Снег сразу залепил стекло колючей на вид пеленой.

За мостом показалась тяжеловесная серая громада концертного комплекса. Он знал, что там уже ждет разношерстная толпа с лозунгами и панцирем из значков на груди. Его станут хватать за куртку и вопить, пока он не скроется за дверью служебного входа, закрытой для посторонних. Они будут ждать его слова, и Сергей непременно крикнет:

— Привет, ребята! Спасибо, что пришли.

Он уйдет, а они еще долго не смогут успокоиться и будут, захлебываясь, обсуждать, какой простой и свойский парень этот Сергей Карелин. А потом ворвутся в зал и встретят его свистом и визгами. И когда он споет первую песню, они с ревом бросятся к сцене и начнут выбрасывать вверх сжатые кулачки и лезть друг другу на плечи. Некоторые из них зажгут спички или бенгальские огни, а другие, желая взять реванш, полезут на сцену. И тогда выбежит ведущая Галя и начнет, задыхаясь, доказывать им, какая они замечательная публика, особенно когда не прутся на сцену, как последние скоты… А он будет петь и петь, не говоря ни слова, не прогоняя их, но и не привечая, и от его манеры они тоже придут в восторг, потому что каждый из них мечтает стать таким же сильным, невозмутимым и неотразимым мужчиной.

Сергей раздраженно щелкнул языком и покосился на водителя. Его дети наверняка получили пригласительные на концерт. Они тоже будут скакать у сцены и выбрасывать вверх кулаки, а забывшись, начнут щелкать семечки, потому что, в сущности, им абсолютно наплевать, о чем он поет. Разве можно услышать стихи, оглохнув от собственного свиста и топота резвых молодых ног? Они выбегают к сцене ради себя, а не ради него. Это их единственный шанс быть замеченными. И потому они будут до исступления кричать, свистеть и бить в онемевшие ладоши. Это не те слушатели, которых он ждет. Но сможет ли он петь, если никто не выбежит к сцене?

— Приехали, — едва разжав губы, сказал шофер и обернулся к Сергею. — Счастливого выступления!

— Спасибо, — ответил Сергей и переклонился к заднему сиденью за гитарой.

— Вы — бард или кто? — спросил водитель, доставая сигареты.

— Или кто, — сказал Сергей, осторожно пронося гитару над его головой. — Ну еще раз спасибо вам.

— После второго концерта буду у служебного входа, — предупредил водитель, закуривая. — Снег-то как повалил.

— Зима. — Сергей открыл дверцу и выглянул из машины.

— Ждут, ждут, — заметил шофер, усмехаясь и утирая рукой рот. — Перед каждым концертом тут торчат.

«А твои-то, думаешь, где?» — подумал Сергей и вышел из машины. До служебного входа оставалось еще метров двадцать, и пройти их нужно как можно быстрее.

Сбоку кто-то приглушенно крикнул: «Вот он!», но Сергей не остановился. Земля застыла скользкой коркой и уходила из-под ног. Он чуть не потерял равновесие, но несколько рук тут же сжали его локти. Слегка сморщившись, Сергей тут же благодарно похлопал одного из поддержавших по плечу, на секунду выхватив его румяное лицо из остальных. Мальчишка задохнулся от восторга и крикнул ему вслед:

— Автограф! Сергей, автограф!

Карелин добрался до двери и рванул на себя ручку.

Когда он, наконец, ушел со сцены, то закрылся от всех в неуютной, темноватой уборной, где столик с зеркалом и винтовым креслом напоминал парикмахерский салон, а на беленой стене почему-то висела большая фотография никогда не бывавшего здесь Бориса Гребенщикова.

Он присел к столику и опустил лицо на его прохладную гладь. Через час начнется второй концерт. Он должен уйти за этот час от зала, школьников, орущих в микрофон: «Девятый “Б”, налетай!», от дрожащих от восторга девочек с цветами.

Хотелось думать о том, что наступила зима и под окнами, должно быть, уже намело сугробики. И еще о том, почему в этом городе все осталось на своих местах? И те же люди ходят по улицам, поднимая лица навстречу кружащемуся в свете фонарей снегу. Они только немного постарели за эти шесть лет. И город постарел. Два года назад, когда он гастролировал здесь, то, упиваясь успехом, не заметил этого. А сейчас понял: раньше здесь было веселее и светлее, фонари горели чаще, а дороги были целее. И больше строили новых домов. От этого город казался живым и молодым. Или это он был таким тогда?