«Рим». Мир сериала

Отправив двух своих подручных с разведкой, едут Марк Антоний и Цезарь и общаются. Цезарь спрашивает: «А чего твой Ворен такой мрачный?» – «А, так он стоик и республиканец, он убежден, что мы совершаем страшное преступление и святотатство и боги нас обязательно покарают». «Возможно, он прав» – говорит Цезарь. «Эй, преступлением наш поход будет, только если мы проиграем!» – отвечает Марк Антоний. И тут Цезарь считает нужным ему напомнить: «Ты не забывай, что я борюсь за свои законные права». Фраза крайне важная, потому что Цезарь всюду постулировал две вещи: он отстаивает собственный попранный дигнитас, то есть права, достоинство, честь – такое вот древнеримское совокупное понятие. Если бы какого-то говночиста обидели, то он имел право других говночистов, которые его обидели, побить, и если он справится, то по римским меркам он молодец. Но Цезарь – народный избранник, и ущерб его дигнитас – это ущерб Риму, и он не себя защищает, хотя и себя тоже, безусловно. Он защищает выбор римского народа.

Д. Пучков: Толково!

К. Жуков: Это первое. И второе: он сражается за благо республики, он защитник народных трибунов. Процитируем его седьмую главу из «Записок о гражданской войне». Как раз начинается все с похода XIII легиона к Рубикону. Узнав о притеснении трибунов, Цезарь произносит речь перед военной сходкой. В ней он упоминает о преследованиях, которым он всегда подвергался со стороны врагов; жалуется, что они соблазнили и сбили Помпея, внушив ему недоброжелательство и зависть к его славе, тогда как он сам всегда сочувствовал Помпею и помогал ему в достижении почестей и высокого положения. Он огорчен также небывалым нововведением в государственном строе – применением вооруженной силы для опорочения и даже совершенного устранения права трибунской интерцессии. Сулла, всячески ограничивший трибунскую власть, оставил, однако, право протеста неприкосновенным; Помпей, который с виду восстановил утраченные полномочия, отнял у трибунов даже то, что они имели раньше. Каждый раз, как сенат особым постановлением возлагал на магистратов заботу о том, чтобы государство не понесло какого-либо ущерба (а этой формулой и этим постановлением римский народ призывался к оружию), это делалось в случае внесения пагубных законопроектов, революционных попыток трибунов, восстания народа и захвата храмов и возвышенных мест; подобные деяния в прежние времена искуплены, например, гибелью Сатурнина (имеется в виду Луций Аппулей Сатурнин) и Гракхов. Но теперь ничего подобного не происходило, не было даже и в помышлении. В конце речи он убеждал, просил солдат защитить от врагов доброе имя и честь полководца, под предводительством которого они в течение девяти лет с величайшим успехом боролись за родину, выиграли очень много сражений и покорили всю Галлию.

Д. Пучков: То есть Помпей хороший? Цезарь непрерывно всех хочет помирить и про всех говорит хорошее.

К. Жуков: Да – во-первых. А во-вторых, он говорит, что Помпея сбили с истинного пути и теперь против трибунов применили силу тогда, когда они не пытались сделать ничего плохого, они пользовались законным правом интерцессии, то есть протеста. Данной концепции Цезарь придерживался всю гражданскую войну и вступать в бой с Помпеем не спешил: засел в Римини, затеял переговоры с врагом – в военном искусстве это квалифицируется однозначно как начало утраты стратегической инициативы. Казалось бы, ты на вражеской территории – так иди куда тебе надо, захватил ключевые пункты – молодец, атакуй, у тебя все подготовлено. Тем более враг еще не успел подготовиться, тебе нужно прямо сейчас его бить, ни о чем не предупреждая. Но Цезарь точно знал, что делает, и его искренне любили сограждане как несомненную звезду своего времени – это первое. И отсюда сразу второе: любовь сограждан стоила дорого, и не только в денежном выражении. Хотя и в деньгах она тоже стоила немало: как я уже говорил, Цезарь постоянно присылал из Галлии караваны с добром для подкупа, что всем очень нравилось.

Д. Пучков: Ну еще бы!

К. Жуков: Но дело не только в деньгах. Отстаивая свои права и выставляя себя защитником республики, Цезарь должен был постоянно всем напоминать, что он ни разу не Сулла и ничего общего не имеет с этим незаконным захватом. В Италии он не завоеватель – он должен был это показывать на каждом шагу: шаг шагнул – и всем объяснил: нет-нет-нет, это не то, что вы подумали, я никого не завоевываю. И благорасположение сограждан давало ему не только перевес, но и вообще надежду на успех, потому что захват Римини, захват Ареццо – это были не захваты, он просто пришел, ему открыли ворота, он зашел в город – все! Там не пролилось ни капли крови. Ну, может, изнасиловали кого случайно.

Д. Пучков: Но только по любви!