Римлянка. Презрение. Рассказы

— Ах, неприлично! — начала она кричать что было силы, и все посетители, бросив есть, повернулись в нашу сторону. — Ах, неприлично… а что же тогда прилично? Может быть, прилично весь божий день гнуть спину, мыть посуду, шить, готовить обед, гладить, чистить, натирать полы и потом вечером встречать мужа, который еле ноги волочит от усталости и тотчас же после ужина ложится спать, повернувшись лицом к стене? Это прилично? Жертвовать собой, не иметь ни минуты отдыха, стареть, дурнеть, подохнуть, это прилично? Да знаете вы, что я вам скажу? Мы живем на свете только раз, а после смерти — царство небесное… и вы можете катиться ко всем чертям вместе с вашими приличиями, а Адриана правильно делает, что раздевается перед художниками, которые ей за это платят… и она поступала бы еще правильнее, если бы…

Тут последовал целый поток непристойностей, которые мама выговорила все так же громко, а я, слушая их, заливалась краской.

— И если бы Адриана занималась этим, — продолжала она, — я не только не мешала бы ей, а даже помогала бы… да, помогала бы… лишь бы, конечно, за это платили, — добавила она, подумав немного.

— Я уверен, что вы на это не способны, — ничуть не смутившись, возразил Джино.

— Не способна? Вы так считаете?.. И что это вы себе думаете, а? Воображаете, будто я счастлива, что Адриана невеста шофера, невеста такого нищего, как вы? Да я бы все отдала за то, чтобы она жила в роскоши. Вы думаете, приятно видеть, как Адриана с ее красотой, за которую другие не пожалели бы отдать тысячи, готова на всю жизнь стать вашей служанкой? Ну, так вы ошибаетесь, глубоко ошибаетесь!

Мама кричала, все на нас оглядывались, и мне было ужасно стыдно. Но Джино, как я уже сказала, нисколько не смутился. Он улучил минуту, когда мама, выбившись из сил, замолкла, взял графин и, наполнив ее бокал, предложил:

— Не желаете ли еще немного вина?

Бедной маме ничего не оставалось, как сказать: «Спасибо» и принять бокал, который ей протягивал Джино. Публика, видя, что мы, несмотря на ссору, продолжаем пить как ни в чем не бывало, занялась своими делами.

— Адриана так красива, что вполне заслуживает жизни, какую ведет моя хозяйка, — сказал Джино.

— А какую жизнь она ведет? — быстро спросила я, желая перевести разговор на другую тему.

— Утром, — ответил он с самодовольным, даже гордым видом, как будто богатство его хозяев отбрасывало частицу блеска на него самого, — она просыпается в одиннадцать, а то и в двенадцать часов… ей приносят завтрак прямо в постель на серебряном подносе и в серебряной посуде… после она принимает ванну, но сперва ее горничная растворяет в воде какие-то соли, отчего вода становится душистой. Потом я в автомобиле везу ее на прогулку… она заезжает в кафе выпить рюмочку вермута или же заходит в магазины… Вернувшись домой, обедает, спит и потом целых два часа одевается… если бы вы видели, сколько у нее платьев… шкафы битком набиты… потом опять едет на машине и наносит визиты знакомым… затем ужинает… вечером отправляется в театр или на бал… часто принимает у себя гостей… они играют в карты, пьют, слушают музыку… Это богатые люди, очень богатые. У моей хозяйки одних драгоценностей, я думаю, на несколько миллионов.

Словно ребенок, которого ничего не стоит отвлечь и у которого из-за любого пустяка меняется настроение, мама уже забыла обо мне, о том, как несправедливо обошлась со мной судьба, и слушала затаив дыхание рассказ об этой роскошной жизни.

— Миллионов? — жадно повторила она. — А ваша хозяйка красива?

Джино, куривший сигарету, с презрением выплюнул табачную крошку:

— Какое там красива… самая настоящая уродина… худая, похожа, скорей, на ведьму.

Так они продолжали разговаривать о богатстве хозяйки Джино, вернее, он продолжал хвастаться этим богатством, будто оно было его собственным. А мама, любопытство которой скоро иссякло, впала в мрачное настроение и за весь вечер не произнесла больше ни слова. Возможно, она стыдилась, что вела себя бестактно, а может быть, завидовала этому богатству и с досадой думала, что мой жених — нищий.

На следующий день я с беспокойством спросила у Джино, не обиделся ли он на маму, но Джино ответил, что, хотя он и не разделяет ее точку зрения, зато прекрасно понимает, что все объясняется жизнью мамы, полной несчастья и лишений. «Можно только пожалеть ее», — сказал он. Я была уверена, что говорит он так потому, что любит меня. Таково было мое мнение на этот счет, поэтому я была благодарна Джино, проявившему необыкновенную чуткость. По правде, я боялась, что мамина выходка испортит наши отношения. Да, я была благодарна Джино за его тактичность и еще раз подумала, что он — само совершенство. Если бы я была не так ослеплена и более опытна, я бы поняла, что такое впечатление может производить только человек бессовестный и лживый, а искренний выказывает вместе с достоинствами свои слабости и недостатки.