Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

Обвинитель совсем смутился; Магнус, присутствовавший на суде, попытался было что-то сказать, но под градом язвительных разоблачений потупил взор. Не зная, что делать, видя на лицах судей явное сочувствие к обвиняемому, Эруций несколько раз посылал нарочных к Хризогону, который в одном из соседних домов нетерпеливо ждал конца судоговорения. Но хитрый грек дрожал сам за свою участь; наступили иные времена: Сулла выставлял теперь себя законником и мог хладнокровно пожертвовать недостойным любимцем. И, бессильные против живого, пламенного слова, Эруций и Магнус молча сидели, не смея взглянуть на окружающих, чувствуя на себе негодующие взгляды сотен глаз, слыша с тревогой злобный рокот толпы. «Как бы не убили в темном углу», – мелькнула одновременно у каждого в голове трусливая мысль. А Цицерон, осторожно обходя Суллу, участливо сожалея, что многое делается злонамеренными людьми без ведома диктатора, неусыпно пекущегося о благе республики, яркими красками рисовал Хризогона, душу всего злодеяния, который, нежась в роскоши, покушается отнять последнее имущество у невинного бедняка – жизнь. И когда оратор с неподражаемой силой обратил внимание судей-аристократов на господство презренного раба, который накладывает свою руку на их совесть, присягу, на все, что честно и свято, краска стыда и негодования медленно поползла по лицу председателя, претора Марка Фанния, и его товарищей. Цицерон кончил среди шумных одобрений. И вскоре судьи сенаторы с важностью поднялись с мест и опустили дощечки с своим приговором в урну. Радостным шумом огласился форум, когда оказалось, что на всех дощечках стоит буква A (Аbsоlvo – «оправдываю»). И скоро бледного, взволнованного Секста Росция со слезами радости обняли жена и мать.

Гордые, самолюбивые Метеллы были довольны: среди их клиентов не могло быть отцеубийцы! О возвращении Сексту Росцию наследства после убитого отца не поднималось и речи. Сам ведь старый Росций тоже был «дробителем» и не особенно чистым путем приобрел свое богатство, к тому же не хотели раздражать Суллы; и обездоленный Росций затерялся среди других клиентов Цецилии Метеллы.

А молодой Цицерон снискал себе своей горячей защитой большую популярность в Риме. Но вскоре он стал замечать и оборотную сторону своей славы: поздней ночью неоднократно прохаживались какие-то подозрительные люди около его дома. Тут и приятели стали опасливо сообщать ему, будто бы Сулла недоволен его речью. Очевидно, небезопасно было оставаться там, где жизнь человека зависела от темных личностей. Цицерон не стал ждать дальнейших событий, и скоро разнеслась весть о том, что защитник Секста Росция уехал для поправки расстроенного здоровья в Грецию. Там он усердно стал изучать красноречие у знаменитых риторов и вернулся оттуда не скоро: чрез два года после смерти Суллы.

II. Наместник-хищник (73–71 гг.)

Дерзко действовали мелкие люди, чувствуя за собой сильного человека, любимца всемогущего диктатора. Еще необузданнее были крупные хищники, которые широко развертывали свои грабительские таланты и проявляли ненасытный аппетит к чужому добру.