Римская карусель (СИ)

   Порывшись в сундуке, она нашла темно-серый, почти черный паллий. Это, конечно, была мужская одежда, но Кассия сейчас такие мелочи не волновали. Она набросила паллий на плечи и, взглянув в последний раз на убитого, выскользнула из комнаты.

   Стоявшие у угла противоположного дома Дигон и Полидевк ждали госпожу, которая все не появлялась.

   - Гляди, это она! - Дигон, показав на удаляющуюся фигуру на другой стороне улицы.

   - Где? - не понял Полидевк. - Та женщина? С чего ты взял? Взгляни на эти волосы! Да и одежда совсем другая!..

   Женщина, о которой они говорили, на мгновение остановилась и подняла руку, словно заслоняя глаза от солнца. При этом она странно растопырила пальцы.

   - Она! - прошептал Полидевк.

   Не говоря больше ни слова, рабы разошлись в разные стороны, повинуясь тайному знаку своей госпожи. Встретились все трое уже в гостинице.

***

   Сразу после разрыва с Кассией Александр рассказал о ней Кальпурнии и Клеомену. Через два дня в доме Марка Ульпия состоялось собрание всех кордубских "кентавров".

   - Не кори себя, - успокаивала Александра миловидная матрона. - Ведь ты дал ей слово не рассказывать о ней никому.

   - И все же, - осторожно ввернул Марк, видя в каком состоянии пребывает их молодой орбинавт, - я не могу понять, почему ты держал слово, данное этой римлянке, но нарушил слово, данное нам.

   Александр вспыхнул и спрятал глаза.

   Клеомен встал со скамьи кресла и, подойдя к актеру, похлопал его по плечу.

   - Мы никогда не просили нашего друга скрывать эти сведения от других "алкидов", - сказал он, использовав слово, бытовавшее среди хранителей учения Воина-Ибера до того, как Кальпурния придумала понятие "орбинавт".

   Разговор происходил в беседке, расположенной в перистиле дома Ульпиев.

   - Конечно, я виноват перед вами, - сказал наконец Александр и поднял голову, заставив себя взглянуть хозяину дома в глаза.

   - Нам объявлена война, - спокойно заметил бывший центурион Ювентий. - Для ведения военных действий необходимо выработать стратегию. Какой смысл тратить время на разговоры о том, почему Александр что-то сделал или чего-то не сделал, тем более, что он уже принес свои извинения?

   Этот довод был принят всеми, однако обсуждение "стратегии" почти тотчас же зашло в тупик из-за различия мнений.

   Оба бывших легионера - Марк и Ювентий - считали, что необходимо немедленно найти Кассию и убить ее. А если это невозможно сделать сразу, то по крайней мере надо укрыть в надежном месте членов семей "кентавров", включая Кальпурнию и троих детей Ульпиев.

   Этому плану воспротивились Кальпурния и Клеомен. По их мнению, исходившая от Кассии угроза не была очень серьезной и уж вряд ли носила столь срочный характер, чтобы оправдать прерывание привычного образа жизни. Подавленный чувством вины Александр, полагавший, что опасностью пренебрегать неразумно, не счел себя вправе вмешиваться в спор.

   Конкретного решения в тот день принято не было. Тем более, что даже сторонники боевых действий не могли предложить никакого плана. Они не знали, как подступиться к Кассии, постоянно охраняемой отрядом вооруженных слуг. Не знали, даже где Кассия находится. Как выяснил Клеомен, из гостиницы "Филин" она уже съехала.

   Вскоре после этого разговора на Александра обрушились совсем другие заботы. Семпроний получил записку от Алкиноя, где тот лаконично писал о прискорбной гибели во время пожара его жены Хлои и о том, что он покидает город. Алкиной не сообщал, когда вернется в Кордубу.

   Не знали этого и в христианской общине, куда Лаодика обратилась для того, чтобы забрать Амвросия.

   Александр не был уверен, что приемная мать поступает правильно.

   - Все равно брат вернется и отнимет у тебя мальчика, - предупреждал он.

   - Я прекрасно это понимаю, - с сожалением отвечала пожилая женщина. - Но мы же не знаем, когда это произойдет. Что, если Алкиной вернется только через полгода или год? Почему все это время наш внук должен жить у совершенно посторонних людей?

   Семпроний, как всегда, поддержал жену.

   Вскоре Александр привязался к миловидному и смышленому ребенку, напоминавшему ему своими глазами Алкиноя (и его самого), а ямочками на щеках - бедную Хлою.

   Осенью труппа уехала на несколько недель в поездку по городам Бетики и Лузитании. Александр принимал весьма деятельное участие в постановке новых пьес, нянчился с Амвросием и вообще брал на себя любые дела, лишь бы хоть как-то отвлечься от мыслей о Кассии. Занятость прогоняла тоску по утраченной близости с этой женщиной. Но иногда не помогало ничего - ни работа, ни изменения яви, ни хохот и аплодисменты публики, - и перед глазами вставали пьяные от счастья и хохота зеленые глаза, белое лицо, прямой нос, чуть вздернутые уголки губ, рыжие локоны. В памяти звучал вкрадчивый голос, называвший Александра самыми нежными словами, найденными римскими поэтами за несколько столетий.