Римская рулетка

Вот почему диктатор хладнокровно принимал непременных в будние дни посетителей и работал с документами в воде, наполнявшей ванну, впрочем, теперь простую, а не философскую. На естественнонаучные штудии недостает времени обычно даже у самых просвещенных владык, приходится оправдывать и даже некоторым образом отрабатывать байки о том, что у тебя голова недостаточно интеллектуальной формы.

– Просится недавно получивший гражданство, – доложил верный раб, допущенный к ванне. Он был перекуплен за немалое количество балтского янтаря у армии македонян, но македонцем не был, понятное дело, – эти бродяги тащили за собой военнопленных с доброй половины известного на данный исторический момент мира.

Никто не спрашивал, из каких глубин великой Азии вынырнул сей ойкумен, узкий и гибкий, будто стебель пелопонесского плюща, сходство с коим усиливал и необычайный, зеленоватый цвет кожи. Его так и кликали – Плющ, за глаза – Узкоглазый Плющ, но делали это осторожно. Будучи допущен не только к ванне, но и к телу, отмокающему в ней, этот бесправный пес, за убийство которого не осудил бы ни один ареопаг, обладал некоей закулисной ядовитостью. Во всяком случае, одно его присутствие обессмысливало всякие домыслы о дюжине девственниц в шелковых петлях.

– Это Фагорий, что ли? – наморщил лоб Лулла и переплыл из одного угла ванны в другой, что убедительно доказывает: понятие ванны на протяжении исторического развития человечества непрестанно прогрессирует, вплоть до форматов малогабаритных квартир и джакузи. – Дотации на изыскания?

– Не знаю, они мне не докладывают, – с развязностью, свойственной любовникам, отвечал Плющ. – Так что, не звать, что ли?

– Кто там еще на очереди?

– Пара каменщиков, – развел руками Плющ, – больше никого из плебса найти не удалось. Не хотят идти, и все.

– Обидчивые все стали, – пробормотал диктатор, покосившись на расписанный золотом и киноварью косяк небольшого чулана в темном углу, куда велел перетащить из приемного зала орудия пытки, которые долго любовно собирали и расставляли здесь его предшественники, – ну, хорошо, подержи их, чтобы рвоту соблюсти, и пусть катятся. Еще?

– Художник Варнатий, он расписывает вазы…

– Портрет рисовать, – вздохнул Лулла.

– Какая-то женщина.

– Соблазнять, – понимающе кивнул кесарь.

Плющ сверкнул раскосыми глазами и мстительно заключил:

– Наконец, юноша, не пожелавший назвать свое имя.

– Убивать, – несколько приободрился диктатор, – вот его и позови. Давно чего-то покушений не было, надо поглядеть, что за настроения сейчас в оппозиции.

– Не уверен я, что он из оппозиции, – задумчиво покачал головой Плющ. – Впрочем, не рабское это дело умозаключения строить. Так войди же, гражданин!

Пока открывались позолоченные створки и отъезжала миткалевая портьера, Лулла, кряхтя, выбрался из ванны, отряхнулся, словно большой морской лев, и присел на обсидиановую скамью, стараясь не соскользнуть. Попутно поглядел, на месте ли меч. Меч был на месте, а человеку, столь же успешно следящему за своей физической формой, сколь и успешно скрывающему от подданных, то есть – тьфу ты! – сограждан, форму умственную, больше и не надо, чтобы усовестить молодого идеалиста, рвущегося к сомнительным прелестям анархии.

Молодой идеалист вошел как-то на удивление робко. Хотя в движениях чувствовалась выучка легионера с северных границ, а подвернутая на бедре тога с сиреневым узором была явно не из простого полотна, в целом вид посетителя был скорее плачевный, нежели грозный. Отчасти из-за горестного выражения лица, отчасти оттого, что визитер периодически по-рыбьи открывал и закрывал рот, как человек, которому только недавно вправили вывихнутую челюсть.

Голый диктатор недолго вглядывался в него, чтобы узнать.

– Плющ, выйди! – велел он.

Зеленоватый раб поглядел удивленно на хозяина, потом, с внезапной и тем более жуткой злобой, – на безусого юнца. Фыркнул и, пойдя прямо на него, успел шепнуть: «Тварь развратная», после чего вышел, вежливо задернув за собой штору, но едва не сорвав ее при этом с золоченых колец. Но больше милосердное солнце обращает внимание на попытки дискобола сшибить светило с небосклона, чем озаботился диктатор демаршем своего дальневосточного сотрудника.

– Что скажешь, малыш? – спросил Лулла тихо и без всяких лирических обертонов в голосе.

– Получив ранение на боевом задании, – несмело, хотя и твердо проговорил юноша, – и оказавшись перед риском потерять объект слежки из поля зрения и контроля, я, согласно кодексу братства Деяниры, сперва уничтожил объект, а потом, как говорят аравийские ныряльщики за жемчугом, лег на дно. Но как только я нашел в холмах знахаря, умеющего вправлять челюсти…

– Уничтожил, говоришь, объект? – задумчиво переспросил Лулла, почесывая густую поросль волос в районе пупка.