Римская рулетка

– Сколько умных слов! – деланно всплеснул руками диктатор. – А ты не слыхал о таком старом приеме, как двойники? А ты не догадывался, что лучшее время для подмены, это когда ты валяешься в несознанке? А ты уверен, что это нападение было для твоего объекта такой уж неожиданностью и что он заранее не расколол тебя, пытливого ученичка, и не припомнил каноны твоего братства, предписывающего уничтожать все, до чего сами не можете дотянуться?

– Не говори плохо о братстве! – умоляюще прошептал юноша, озираясь. – Ты можешь убить меня на месте, но…

И тут диктатор наконец-то вышел из себя.

– Да почему убить? – заорал он так, что из-за портьеры высунулся Плющ, но тут же, смекнув, что измена его любовником не осуществляется и жизни любимого ничто не угрожает, спрятался снова. – Да что у вас у всех за мания? Атавизм какой-то, прости меня Юпитер! Умом надо до всего доходить, умом! Не надо меня лобызать, не надо, на мне сандалий нет, я голый!

Некоторое время оба переводили дух так интенсивно, что зеленокожий раб высунулся вторично с ревниво-подозрительным видом.

– Ну что ты там торчишь? – устало, но уже совершенно спокойно покачал кубической головой кесарь. – Через пять минут я ухожу, всех визитеров перепиши на завтра. А ты, юный мой убийца, поплачешь дома в теплом триклинии у мамы на коленках. До послезавтра поплачешь. Через два дня он собирается выступать в сенате. Хоть сейчас и не сезон, чует мое сердце, через полгодика они протащут его и в сенаторы, а пока он только выступает. Вот там ты на него поглядишь и скажешь, что ты думаешь по поводу старинных капищ и неизвестного оружия.

– Чем я могу тебе отплатить за великодушие?… – дрожащим голосом начал коленопреклоненный. – Поверь, я оправдаю доверие.

Диктатор уже подошел к двери, украшенной черной, на восточный манер, вязью и задумчиво смерил визитера взглядом от ног до склоненной макушки:

– Как тебе сказать… Есть сегодня на вечер одна работенка с арбалетом. Но вот об этом точно никто знать не должен. Это ты можешь понять?

И, уловив едва заметный боязливый кивок, диктатор Лулла гаркнул на всю приемную:

– Плющ! Неограненные изумруды положи на место, тут один доброволец нашелся. И дай мне, пожалуйста, вытереться и что-нибудь на себя накинуть. Я же не голый в катакомбы полезу, правильно?

* * *

Хотя за время, прошедшее с памятного вечера на этрусском капище, Андрей и походил по этому городку, размерами напоминавшему Зеленогорск, постройками – скверную декорацию из Голливуда, а самомнением – самую что ни на есть распальцованную Москву, но в такие трущобы, как те, куда вел их теперь Феодор, он еще не забирался. Даже подросток Саня перестал нацеливаться улизнуть в переулок потемнее. Теперь скин, заглянув в этот переулок, невольно держался поближе к взрослым, сохраняя тем не менее сквалыжную унылость, характерную для завсегдатаев детской комнаты милиции.

– Я тебя не спрашиваю, для кого ты побираешься по улицам, – продолжал увещевать его Андрей, – я тебе говорю, чтобы ты пошел, поглядел, где мы живем. Не хочешь пожрать, сытый ты очень, я тебя не уговариваю, самим больше останется. Но вот заметут тебя завтра на рынке, и не я замету, а Галлус, скажем, куда ты побежишь? К нам побежишь.

– Я к ментам не бегаю! – с последовательностью заевшей виниловой пластинки отвечал подросток.

Разговор велся по-русски, что ничуть не обижало, по собственному его заверению, ковыляющего впереди Феодора. «Я сам, знаете, так поступаю, когда соотечественника встречу. Одна радость в этом богами проклятом Городе». По-русски же Андрей высказал все хорошее, что думает об уголовной этике разлива Анатолия Белаша, об умственных способностях бритоголовых хулиганов и о самоуверенных отроках, у которых гонора на стадию, а умишка на полпяди.

– Ты уже думать по-нашему разучился, – презрительно хмыкнул Саня. – Вот опять ишачишь на этого черного. Опять кому-то прислуживаешь.

Пара подозрительных харчевен, приглушенный свет факелов, полуразрушенный колодец рядом с какой-то карликовой сосенкой, носящей ублюдочное название пинии, к ней привязана чья-то лошадь. Андрей подумал было, что это и есть цель их ночного путешествия по трущобам, очень уж напоминала коняга оставленный с включенным мотором автомобиль для штандартенфюрера Штирлица. Вот сейчас Феодор поблагодарит их, вскочит на коня… и домой они доберутся за полночь, придется стучать в ворота, а ребята уже спят, и Айшат будет горевать, что оставила на сковороде только треть и та уже остыла, подогреть бы надо. А Слава Хромин по-стариковски, на правах всеобщего дядюшки, станет упрекать лейтенанта российской госбезопасности за то, что поздно приходит, они же волнуются, так же нельзя, мало ли кого можно на дороге встретить. А этот бритоголовый волчонок будет жрать причитающуюся ему, Андрею, жареную рыбу и выбирать, что бы такое пооскорбительнее сказать гостеприимным хозяевам. Возможно, пройдется по поводу неславянского происхождения Айшатки или заявит, что историк предал идеалы борьбы Бати – Белого Магистра, и вот теперь всем заправляют грязные патриции.