Римская сатира

Так кричит Амфион. Аполлон же лук напрягает:

Кучу детей уж хоронит Ниоба и вместе супруга

Только за то, что считала свой род знатнее Латоны,

А плодовитость свою — как у белой свиньи супоросой.

Где добродетель и где красота, чтобы стоило вечно

Ими тебя попрекать? Удовольствия нет никакого

180 В этом высоком и редком добре, что испорчено духом

Гордым: там горечи больше, чем меда. Кто предан супруге

Вплоть до того, чтобы часто не злиться, чтоб целыми днями

Не ненавидеть жену, которую так превозносит?

Правда, иная мала, но для мужа она нестерпима.

Хуже всего, что супруга себя не признает красивой,

Если не сможет себя из этруски сделать гречанкой,

Из сульмонянки — афинянкой чистой: всё, как у греков.

Хоть и позорнее нашим не знать родимой латыни,

Греческой речью боязнь выражается, гнев и забота,

190 Радость и все их душевные тайны. Чего еще больше?

Любят, и то — как гречанки! Простительно девушкам это;

Ну, а вот ты — девяносто тебе уже скоро ведь — тоже

Хочешь по-гречески? Нет, для старух эта речь непристойна.

Сколько уж раз говоришь ты по-гречески так похотливо:

«Жизнь ты моя и душа»; при всех произносишь, что было

Под одеялом сейчас! Бесстыдно разнеженный голос

Похоть разбудит у всех, захватит, как пальцами, пусть же

Перья спадут, и лицо твои годы выдаст, хотя бы

Ты говорила нежнее, чем Гем, нежней Карнофора.

200 Ежели ты не намерен любить законной супруги,

Значит, нет и причин, чтоб тебе на ком-то жениться,

Трат не надо на пир, не нужно и винных лепешек,

Тех, что дают в конце церемонии сытому гостю,

Ни подношений за первую ночь, когда на роскошном

Блюде блестят золотые монеты — Дакиец с Германиком[296] вместе.

Если в супружестве ты простоват и к одной лишь привязан

Сердцем, — склонись головой и подставь под ярмо свою шею:

Ты не найдешь ни одной, кто бы любящего пощадила;

Если сама влюблена, всё же рада и мучить и грабить.

210 Стало быть, меньше всего полезна жена для того, кто

Сам обещается быть желанным и добрым супругом:

Ты никогда ничего не даришь, коль жена не захочет,

Ты ничего не продашь без нее, против воли не купишь;

Даже друзей она отберет и откажет от дома

Старому другу, которого знал ты еще безбородым.

Сводники или ланисты[297] вольны составлять завещанья,

Право такое ж дано гладиаторам — слугам арены,

Ты же добро завещай соперникам разным в наследство.

«Крестную казнь рабу!» — «Разве он заслужил наказанье?

220 В чем преступленье? Свидетели кто? Кто доносит? Послушай:

Если на смерть посылать человека, — нельзя торопиться».

«Что ты, глупец! Разве раб человек? Пусть он не преступник, —

Так я хочу, так велю, вместо довода будь моя воля!»

Так она мужу велит; но скоро она покидает

Царство жены и меняет семью, затоптав покрывало,

Вновь исчезает — и вновь приходит к постылому ложу;

Свадебный дома убор покидает она, занавески,

И на пороге дверей зеленые, свежие ветви.

Так возрастает число, и уже по осени пятой

230 Восемь будет мужей — достойный надгробия подвиг!

Теща покуда жива, не надейся в семье на согласье:

Теща научит ценить разорение полное мужа,

Теща научит искусно, хитро отвечать на записки,

Что соблазнитель прислал; она расположит подачкой

Иль проведет сторожей; хоть здорова вполне ее дочка,

Теща зовет Архигена, одежды тяжелые снимет;

Скрытый меж тем в потаенных местах, любовник запрятан;

Он, нетерпения полный, молчит — и готовит оружье.

Ты не дождешься, чтоб мать дала дочери честные нравы —

240 Нравы, каких не имеет сама: ведь гнусной старухе

Полный расчет воспитать такую же гнусную дочку.

Чуть не во всех судебных делах начинается тяжба

Женщиной: где не ответчик Манилия — глядь, обвиняет.

Сами они сочинят заявленье, записку составят,

Цельзу подскажут, с чего начинать и в чем аргументы.

Кто не видал эвдромид[298] тирийских, не знает церомы[299],

Кто на мишени следов не видал от женских ударов?

Колет ее непрерывно она, свой щит подставляя,

Все выполняя приемы борьбы, — и кто же? матрона!

250 Ей бы участвовать в играх под трубы на празднике Флоры;

Вместо того не стремится ль она к настоящей арене?

Разве может быть стыд у этакой женщины в шлеме,

Любящей силу, презревшей свой пол? Однако мужчиной

Стать не хотела б она: ведь у нас наслаждения мало.

Вот тебе будет почет, как затеет жена распродажу:

Перевязь там, султан, наручник, полупоножи

С левой ноги: что за счастье, когда молодая супруга

Свой наколенник продаст, затевая другие сраженья!

Этим же женщинам жарко бывает и в тонкой накидке,

260 Нежность их жжет и тонкий платок из шелковой ткани.

Видишь, с каким она треском наносит мишени удары,

Шлем тяжелый какой ее гнет, как тверды колени,

Видишь, какая кора у нее на коленных повязках.

Смейся тому, как, оружье сложив, она кубок хватает.

Лепида внучки, Метелла слепого иль Фабия Гурга[300]!

Разве какая жена гладиатора так наряжалась?

Иль надрывалась вот так у мишени супруга Азила[301]?

Брачное ложе всегда бесконечных полно перебранок,

Ссор: на постели такой заснуть хорошо не удастся,

270 В тягость бывает жена, похуже бездетной тигрицы,

В час, когда стонет притворно, задумавши тайный поступок,