Римские древности

XXI. И сложилось же так, что и он — ибо он все же человек — не испытал всей полноты счастья, но испил свою чашу по воле ревнивого божества, которое в краткий миг из простого смертного сделало его великим и вознесло к удивительной и внезапной славе, но в тот же самый день стремительно низвергло сестроубийцей в пучину ужасного несчастья. 2. Дело в том, что Гораций, приблизившись к воротам, узрел и толпу народа, высыпавшую из города, и при этом сестру свою, мчавшуюся впереди. Вначале он был раздражен самим зрелищем того, что девушка брачного возраста[378], оставив дом, где ей подобало находиться рядом с матерью, бросилась в толпу, словно последняя простолюдинка. Но перебрав мысленно множество нелепых объяснений ее поступка, Гораций, наконец, снисходительно нашел ему оправдание в жажде первой обнять избежавшего гибели брата и чисто по-женски вызнать у него подробности о подвигах погибших братьев, а потому она и пренебрегла приличиями. 3. Но сестра рвалась не к братьям, а устремилась в неизвестное, охваченная любовью к одному из двоюродных братьев, которому была сосватана в жены отцом. Она таила недозволенную страсть, но, прознав от кого-то из очевидцев жуткие подробности сражения, перестала сдерживать себя и, выскочив из дома подобно менаде[379], понеслась к воротам, не оглядываясь на кормилицу, которая взывала к ней и бежала следом. 4. Очутившись за городом, она увидала ликующего брата, на голову которого царь возложил венок, и его спутников, несущих доспехи убитых, а среди добычи — узорчатое одеяние[380], которое она сама вместе с матерью выткала и отправила жениху в подарок к будущей свадьбе, ведь облачаться в разукрашенные узорами плащи было принято у латинов для тех, кто шел за невестами. Так вот, узрев этот плащ, обагренный кровью, она разорвала на себе хитон[381] и, колотя себя руками в грудь, принялась оплакивать двоюродного брата и взывать к нему, так что всех окружающих охватила оторопь. 5. Оплакав же участь жениха своего, она поднимает на брата пустые глаза и молвит: «Сквернейший человек, ты веселишься, пролив кровь своих двоюродных братьев, и меня, несчастную родную сестру, лишил замужества, ничтожество! В тебе не теплится жалость к погибшим сородичам, которых ты величал родными братьями. Напротив, словно совершив добрый поступок, лишился ума на радостях и венки на себя возлагаешь за это злодейство. Что же за зверь таится в твоей душе?» 6. Гораций, услышав такое, возразил: «Ведь гражданин любит свое отечество и карает тех, кто желает ему зла, будь то чужой или свой: в их число я включаю и тебя, узнавшую, что мы одновременно испытали и величайшее из благ, и горчайшую из бед — и победу нашего отечества, которую я, твой родной брат, добыл, и гибель братьев. А ты, гнусная, радуешься не общему благу для отечества и не нашего дома горем печалишься. Нет, презрев кровных братьев, ты оплакиваешь смерть жениха — и даже не скрывшись в укромном месте, творя свой позор на глазах у всех, — и меня геройством и венками попрекаешь, братоненавистница, недостойная предков. И раз уж ты не о родных братьях горюешь, а о двоюродных, то хоть телом принадлежишь живущим, а душой находишься с мертвым, то и ступай к тому, о ком слезы льешь, и не пятнай позором ни отца, ни братьев». 7. Выкрикнув это, он переступил грань отвращения к пороку и, обуянный яростью, сразил ее ударом меча в бок, а убив сестру, отправился к отцу. И в самом деле, настолько враждебными к пороку и преисполненными гордыни отличались тогда обычаи и помыслы римлян по сравнению с их поведением и образом жизни в наше время, настолько жестокими и суровыми, недалеко ушедшими от звериных нравов, что отец, узнав об ужасном злодеянии, никоим образом не вознегодовал, но вступился за сына, считая его поступок — благим и надлежащим. 8. И он не позволил внести труп дочери в дом и поместить ее в отчую усыпальницу, дабы похоронить в погребальном одеянии и со всем прочим, положенным по закону. Лишь те, кто проходил мимо нее, брошенной в месте смертоубийства, приносили камни и хоронили убиенную в земле как тело, лишенное должного погребения. 9. Таковой оказалась суровость этого мужа, и к этому следует добавить еще кое-что. Суть в том, что за блестящие и счастливые деяния отец в тот же день совершил жертвоприношения отчим богам, принеся жертвы по обету, а также пировал с родственниками на роскошном пиру из разряда тех, что даются при крупнейших торжествах, убежденный, что личные напасти менее значительны, нежели общее благо отчизны. 10. Прекрасно известно, что так поступил не один лишь Гораций, но и многие другие знаменитые римские мужи после него. Я ведаю, когда у них погибали дети, благодаря которым община обретала успех в своих делах, они совершали жертвоприношения, носили венки и проводили триумфы.