Римские каникулы

Стали подниматься наверх. Мрамор кончился на площадке перед «апартаментами»: в мансарду вела деревянная лесенка, узкая и ужасно крутая. Ступени пели под ногами на разные голоса: тихонько поскрипывали, свистели по-птичьи или отрывисто вскрикивали, как летучие мыши, бороздящие ночное южное небо. По мере подъема в воздухе все ощутимей чувствовался аромат восковой мастики, насквозь пропитавшей старое дерево. Заметно потеплело: сказывалась близость крыши, нагретой за день весенним солнцем.

– Чувствуешь, как тепло? Здорово, правда? – пропыхтел Ромоло, втаскивая на высокие ступеньки ее огромный чемодан. – Зимой почти не нужно тратиться на отопление. Правда, летом иногда может быть жарковато… Но тогда я открываю окна или притаскиваю снизу кондиционер, если становится совсем уж невмоготу.

Римма молча кивнула: стоит ли беспокоиться о таких пустяках? Кондиционеры для того и придумали, чтобы людям было комфортно жить в их домах, пусть даже и таких старых.

Мансарда оказалась действительно уютной и милой. Не слишком большой – метров двадцать квадратных, может быть, двадцать два – зато днем здесь должно было быть очень светло: целых пять окон прорезали наклонную стену, делая ее почти целиком прозрачной. Ромоло с гордостью пояснил: он специально отстоял мансарду для себя, отвоевав у разросшегося семейства Джулии. Ведь ему нужно много естественного света, чтобы рисовать, он же художник. Ну или станет им когда-нибудь.

Остановившись у входа, Римма медленно обвела глазами его обиталище. Мебели здесь было немного: несколько разномастных полок, тонконогий письменный стол с задвинутым под него легким крутящимся креслом из гнутой фанеры, металлическая штанга-вешалка на колесах да пара пуфов-мешков – терракотовый и бордовый. Кое-где на стенах, выкрашенных светло-серой краской, густо висели постеры и рисунки, налезая друг на дружку краями, зато другие участки оставались совершенно пустыми. В дальнем от окон углу стояла низкая незастеленная кровать со вздыбленными подушками и небрежно брошенным поверх них синим махровым полотенцем. Напротив входной виднелась еще одна узкая дверь – вероятно, она вела в ванную или в гардеробную. От внимательного взгляда Риммы не ускользнуло, что берлога выглядела целомудренно-холостяцкой. Нигде ни следа девичьего присутствия: ни забытого на вешалке шарфика или яркого зонтика, ни расчески или браслетика, ни флакончиков-тюбиков-баночек на куцей полке под зеркалом. Не было даже цветов, никаких: ни в горшках, ни манерных сухих композиций из колосьев и прихотливо изломанных прутьев, ни тем более – свежих букетов. Цветовая гамма комнаты вообще выглядела сдержанной, выделялись разве что пуфы. Лишь на серо-коричневом прикроватном ковре, небрежно вылезшем едва не на середину мансарды, живописно светилось яркое пятнышко: там привольно раскинулся одинокий носок истошно-желтого цвета в крупную клоунскую черно-белую клетку.

Ойкнув, Ромоло коршуном кинулся на него и профессиональным ударом ноги загнал глубоко под кровать. Римма лишь усмехнулась и головой покачала: мальчишки всегда и везде одинаковы. Но беспорядок – это ведь сущие пустяки! Немного нужно труда, чтобы разложить вещи на место. Равно как и сделать легкий ремонт: от ее взгляда не ускользнули ни прихотливые, словно старинные карты, пятна от застарелых протечек на стенах, ни допотопная открытая электрическая проводка, ни щели в поведенных деревянных полах. Однако Римму все это не смутило. Были бы желание да заботливые руки, готовые с любовью обустраивать собственный уголок.

Пока она медленно разглядывала его жилище, Ромоло пристроил под зеркалом ее чемодан и замер в волнении, ожидая ее вердикта.

– Ну как тебе? – наконец, не выдержал он. – Тут, конечно, не так шикарно, как в том отеле на пьяцца Навона…

– Пожалуйста, перестань, – тихо сказала она.

– …И в Москве у тебя наверняка квартира получше. Но это мой дом. Он такой, и другого у меня нет. Я здесь вырос…

– Это самое чудесное, самое замечательное место на свете, которое только можно себе представить. Мне здесь все нравится. Очень, – твердо ответила Римма.

– Честно? – воскликнул он, и на губах его расцвела радостная улыбка. – Тебе правда понравилось?

– Еще как!

– Господи, до чего же я счастлив! – привычным жестом запустив в волосы пальцы, он яростно взъерошил их и закружил по мансарде. – Я так боялся, что тебе не понравится!

Притормозив между двух крайних окон, Ромоло щелкнул каким-то выключателем. Тотчас же над кроватью вспыхнул теплый золотистый свет: несколько десятков резных марокканских фонариков, собранных в длинную извилистую гирлянду, уютно замигали, бросая на стены и потолок ажурные отражения.

Римма невольно залюбовалась причудливой игрой света и тени.

– Может быть, хочешь вина? – спросил Ромоло.

Она неопределенно пожала плечами: пить не хотелось, и в то же время мысль о бокале шампанского, который можно было бы неспешно тянуть вдвоем, передавая друг другу, ей понравилась.