Римский орел

Не одно ведро пота надо пролить. Но дело того стоило. Еще как стоило! И его ребята прогрессировали прямо на глазах. Кнутом и пряником, подарками и угрозами подполковнику удалось приструнить даже самых отъявленных бездельников. Изрядной долей успеха он был обязан Гаю Ингенсу. Опцион сдержал слово: палок в колеса Черепанову не вставлял. А потом, когда они узнали друг друга поближе, бывший борец проникся к кентуриону искренним уважением и вложился в дело полностью. У бывшего борца имелось все, что требовалось идеальному младшему офицеру. Внутренняя дисциплина, голова на плечах, отличная физическая подготовка, профессиональные навыки… И авторитет, конечно. Тот самый авторитет, который Ингенс при другом раскладе использовал бы для целей, прямо противоположных. Но Черепанов недвусмысленно дал понять Ингенсу-старшему, что не собирается «задерживаться» в младших кентурионах, что намерен «выйти» на самый верх, в командную элиту, к которой принадлежал примипил Плавт. И трамплином для этого взлета должно стать превращение последней кентурии легиона в первую. Гай Ингенс, морда кирпичом и цвета такого же, мозгой шевелить умел. Прикинул что к чему, сообразил, какие выгоды сулит лично ему успешная карьера командира, — и взялся за дело. У него не было кентурионовой дубинки, но с такими кулаками дубинка не требуется. «Энтузиазм» легионеров живо подскочил сразу на триста процентов. Но и Черепанов вложил свою лепту. Установил, вернее, восстановил систему наград и премий для особо отличившихся.

О наличии специального поощрительного фонда он узнал случайно, когда заглянул к старшему либрарию когорты — писарю, который занимался «бумагами» соединения. Большая часть архива была, правда, не бумажной, а «восковой». На «долговечном» папирусе и еще более долговечных медных пластинах фиксировались лишь наиболее важные документы. Но восковые таблички тоже хранились как положено, а «документация» по делам когорты была — будь здоров. Приказов, циркуляров, распоряжений и прочего в этой армии оказалось немногим меньше, чем в той, где Черепанов служил раньше. Он всего-то хотел узнать, кто из его солдат пользуется «надбавками», а оказалось, что на каждого легионера существует целое досье, в котором зафиксировано все: как и когда в последний раз проходил «медосмотр», когда принес присягу, где служил раньше и какие имел взыскания и поощрения. Взысканий было существенно больше. Поощрения имели только двое: Мелантий Ингенс — серебряный браслет за «спортивные достижения» и Тевд Трогус — медаль за меткость в стрельбе из лука и серебряная цепочка — за какое-то вовремя доставленное донесение. Обе награды были получены еще в то время, когда Тевд служил в кавалерии. А кроме наград — три взыскания за «опоздание из увольнения без уважительных причин». Последнее взыскание и выразилось в том, что, получивши «десять ударов», Трогус был переведен из кавалерии в пехоту. В качестве разведчика и гонца. В последнюю кентурию легиона.

Либрарий — типичный писарь, сутулый, с пальцами в чернилах, зачитал Черепанову все это с большой неохотой. Он полагал Геннадия грубым варваром, существом низшего сорта, совершенно незаслуженно поднятым до уровня кентуриона.

— Все запомнил? — сухо осведомился чернильный червь.

— Почти, — кивнул Черепанов. — Дай-ка я сам еще разок перечитаю.

— Чего-о? — Писарь даже забыл свой подчеркнуто рафинированный выговор.

— Дай-ка, говорю, мне все эти документы. Я гляну по-быстрому…

— По-быстрому? Ты… Ты что, умеешь читать? — Вид у либрария был, как у сантехника, с которым заговорил сливной бачок.

— Разбираю немного, — усмехнулся Черепанов.

На самом деле он уже неплохо читал по-латыни: успел втихую попрактиковаться. Для человека двадцать первого столетия научиться читать написанное знакомыми буквами на знакомом языке — сущая ерунда. Притом что по-английски Черепанов читал свободно. И немецкий кое-как разбирал. Выяснилось, правда, что многие буквы эти настоящие римляне выговаривали совсем не так, как их дальние потомки. А кое-каких окончаний и вовсе не выговаривали. Но и с этим было просто. Потому что и здесь римляне оставались практичными, живущими по строгим правилам ребятами.

В общем, поладили они с писарем. Особенно когда выяснилось, что Черепанов не только умеет читать, но (как и всякий более-менее образованный человек начала третьего тысячелетия) неплохо представляет себе, что такое бюрократия и насколько важен в ее механизме даже такой маленький винтик, как либрарий когорты.

— Они думают, мы тут только тем и занимаемся, что скамьи полируем и деньги воруем за свое полуторное, — пожаловался либрарий. — Давеча пришел один, сигнифер из третьей кентурии, говорит: выиграл вчера в кости позолоченный фалар[111] с профилем императора Веспасиана[112]. Впиши, говорит, мне его в список[113], а я тебе за это двадцать динариев дам.

— Вписал? — поинтересовался Геннадий.

— Как же! — желчно хмыкнул писарь. — А в дубликат, который у квестора хранится, кто ему впишет? Квестор? За двадцать динариев?

— И что ты ему сказал?

— Да это и сказал.

— А он?