…В эту ночь она любила Винсента так, как может любить мужчину только влюбленная русская женщина. Тем, кто не познал этого, автор выражает свое сочувствие, а желающих просветиться адресует к романам «Русская дива» и «Новая Россия в постели», где этой теме посвящены целые главы. А в этом документально-историческом повествовании мы не будем скатываться в эротику (которую некоторые критики по незнанию предмета часто путают с порнографией) и скажем только, что Винсент, который, как каждый итальянец, считал себя большим докой по части секса (тем паче что дома, в Италии, он не испытывал недостатка в постельных играх с темпераментными итальянскими студентками, продвинутыми в этом искусстве француженками и чувствительными немками), – этот Винсент, повторяю, был совершенно потрясен. При всем его итальянском самомнении и амбициях всезнающего психиатра, он вдруг обнаружил, что на самом деле знает о любви только одну – техническую – часть этого высокого искусства. И что эта часть отличается от полной и настоящей женской любви точно так же, как плоская фотография – пусть даже самая художественная – отличается от картин Рафаэля, Тициана и Караваджо. Когда Елена, которую он освободил от комплекса
Но стоп, остановите меня, пожалуйста, я и так написал о русских женщинах уже пятнадцать романов, вернемся к Винсенту.
…Лежа в «Пекине», в номере на пятом этаже, ощущая на своем плече легкую голову спящей Елены и чувствуя, как доверчиво и полно прильнуло к нему ее тонкое теплое тело, он – то ли поддавшись естественному физическому удовлетворению, то ли по иной, неизвестной нам причине – вдруг проник в другую реальность, в другое ощущение времени и пространства. Он вдруг представил себе эту огромную холодную страну Россию, грубую, грязную, с холодными туалетами, не знающую биде и не пользующуюся дезодорантами, занесенную снегами и накрытую тяжелыми свинцовыми облаками от Балтики до Японии, – Россию, которая находится бог знает где, на краю глобуса! Еще вчера она была для него ничем, бескрайним снежным пятном на самом верху географической карты, удобной ретортой для его гениального эксперимента. И эта Елена тоже была никем – подсобным средством, ингредиентом и ассистенткой, которая приведет его к избранной цели. Но теперь – эта нежность ее щеки… эти доверчиво приоткрытые губы… это ровное теплое дыхание… эти шелковые волосы… и самое главное, эта – минуту назад – затягивающая, как омут, ласка ее пульсирующей плоти… Черт возьми, так вот что такое Россия! Вот где момент истины! Вот зачем рвались в Россию Бальзак и Бисмарк! Вот почему еще в прошлом и позапрошлом веках французы, немцы и итальянцы, уезжая в Россию учителями, поварами и коммерсантами, никогда не возвращались домой…
Винсент вдруг испугался своего открытия. Нет! Он не имеет права попасть в эту русскую западню! Его цель выше, его амбиции и задачи исторические! Он революционер, и разве не русский революционер Нечаев сказал, что у революционера «все нежные, изнеживающие чувства родства, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены единой холодной страстью революционного дела»? А эта Елена ласкает и любит его с такой материнской нежностью просто потому, что она