Римский трибун

Между тем папский наместник архиепископ Раймондо успел окончить утреннюю мессу. Вместе с другими прелатами, послами и грандами он появился на церковной паперти. Здесь архиепископ с удивлением услышал о вызове в Рим германских курфюрстов и претендентов на императорский престол. Святой город Рим объявлялся главой мира и опорой христианской веры. Все народы Италии и граждане отдельных городов признавались свободными римлянами.

Изумление наместника росло с каждой минутой. После оглашения декрета трибун обнажил меч и, размахивая им в три стороны, как это делали когда-то римские императоры, произнес:

— Это все наше!

Ни текст декрета, ни процедура его обнародования не были согласованы с папским викарием. Раймондо растерянно стоял под Юбилейной лоджией. Наконец, усмотрев в действиях трибуна крамолу (до сих пор лишь римский первосвященник имел право вмешиваться в дела избрания императора), он стал протестовать, требуя от Колы объяснений. Но тот дал знак музыкантам, и оркестр заглушил голос престарелого архиепископа. Тогда викарий призвал своего юриста, чтобы официально, в письменной форме, засвидетельствовать свое несогласие.

Большинство римлян, впрочем, не заметили маленького инцидента. Тем более, что вскоре началось долгожданное всенародное пиршество. Духовенство, послы и многочисленные гости были приглашены в Латеранский дворец на праздничный обед. Толпа с веселым шумом двинулась туда.

Бывшая папская резиденция и соседние строения были по приказу трибуна специально подготовлены для торжественного приема. Старинные залы Константиновского дворца, новый палаццо и личные апартаменты пап наскоро расширили, сломав лишние стены и перегородки. В углах огромных зал устроили кладовые для вин. Кухни соединили с основными помещениями широкими деревянными лестницами.

Никогда еще в древнем Латеране не бывало столько народу. Тысячи римлян и гостей со всей Италии разместились в его стенах. Для тех, кому не хватило места во дворце, были поставлены столы и скамьи на портиках, крылечках и прямо на площади вокруг конной статуи императора Константина.

Искусные мастера устроили при этом настоящее чудо. Когда ликующие горожане расселись за столами и осушили первый кубок во здравие рыцаря святого духа Колы, из бронзовых ноздрей лошади-статуи внезапно хлынула струя красного вина. Все с восторженными возгласами бросились к памятнику. Так как желающих утолить жажду было много, у коня образовалась давка. Вино больше лилось на землю и на людей, чем в кубки. Затем кто-то догадался подставить под струю пустую бочку. Дело сразу пошло на лад. Драгоценную влагу стали черпать ковшами.

Любопытные облепили памятник, дивясь на едва заметную свинцовую трубку, подведенную к ноздрям лошади. Один из мастеров, находившихся тут же, объяснял хитрое устройство:

— Трубка соединена с дворцом. А там — огромный чан. В него будут наливать по мере надобности. Об этом распорядился трибун.

Узнав, что вина хватит, все стали хвалить Колу. Какой-то подвыпивший оратор, взобравшись на круп коня, прославлял щедрость и изобретательность рыцаря святого духа.

— Пейте и опьяняйтесь, возлюбленные! — подражая монахам-проповедникам, призывал он. — Ибо что есть вино? Это же благостная кровь божия, и пьющий ее обретает жизнь вечную!

Молодая женщина, вероятно жена оратора, тянула его за штанину, уговаривая слезть, пока не разбился. Вокруг слышались шутки, подбадривающие возгласы:

— Не поддавайся, Лючано! Жарь дальше!

И тот, ухватившись за бронзовую голову императора, громко продолжал:

— Кто жаждет царства небесного, подходи и пей! Истину говорю! Спросите у любого монаха. Разве найдется хоть один из святой братии, кто отказался бы выпить доброго вина?

— Браво, Лючано! Молодец! — поздравляли его приятели.

Однако насладиться признанием публики «проповеднику» помешала сердобольная женщина. Она слишком сильно потянула его вниз, и под всеобщий смех он свалился с коня.

В старом зале святого Иоанна среди послов и ученых мужей расположились друзья и ближайшие помощники трибуна. Чекко Манчини, Конте, столяр Паоло Буффа, нотарий Гуаллато, Пандольфуччо ди Гвидо сидели здесь рядом с братьями Никколо и Джордано Орсини и другими римскими грандами.

Для самого Колы ди Риенцо был накрыт стоявший на возвышении отдельный мраморный стол. Он хранился во дворце как величайшая реликвия. До сих пор за ним ели только наследники святого Петра римские первосвященники. За этот стол пригласили также и архиепископа Раймондо. Недавно негодовавший викарий при виде роскошных яств и множества бутылей поддался искушению. Смягчившись, он занял предложенное место.

В разгар праздничного обеда старый бродячий менестрель приветствовал трибуна от имени артистов. Подыгрывая себе на лютне, он с воодушевлением декламировал посвященные Коле стихи из канцоны Петрарки: