Римский трибун

К тебе взываю я, герой,
Могучий духом, твердый в деле
Служения стране родной!
Ты нас ведешь к высокой цели.

Он заглянул в помятый листок и, рискуя свалиться на головы толпившихся внизу горожан, во все горло продолжал:

Тебе судьбою жезл вручен,
Чтоб указать для Рима снова
Затерянную в тьме времен
Стезю величия былого.

Где гражданина я найду,
Чтоб был с тобой душою равен?
Наш век печален и бесправен
И к доблести таит вражду.

— О чем он? Что читает? — расспрашивала стоявших вокруг дородная торговка с лотком на плече. — Вроде молитвы нараспев тянет.

— Какая молитва! Это новая канцона, — отозвался старый ремесленник в измазанной глиной рабочей куртке. — Петрарка написал ее в честь нашего Колы.

— Тише! Дайте послушать канцону! — раздались сердитые возгласы.

Над примолкшей толпой вновь зазвучал голос юного чтеца:

И если римскому народу
Обресть назначено судьбой
Былую славу и свободу,
Он должен их найти с тобой!

И эти стены вековые,
Что будят и любовь, и страх,
Благоговение в сердцах,
Напоминая дни былые.

И те могилы, где лежат
Герои, чуждые забвенья,
Все, что теперь развалин ряд,
Все от тебя ждет возрожденья…

Взглянув на дорогу, школяр вдруг запнулся и радостно замахал руками. При этом он сильно покачнулся и едва не рухнул вниз, заставив взвизгнуть дородную торговку.

— Едут, едут! Я вижу их! — воскликнул он.

Все разом повернулись к берегу Тибра, откуда должно было появиться римское войско. Вдали над лесом поднялось чуть заметное сероватое облако пыли. Постепенно оно становилось все больше, двигаясь к городу. Вскоре со стороны реки из-за бугра показались всадники, ехавшие походным строем во всю ширину дороги. Над их рядами виднелись развернутые боевые знамена.

Тысячи римлян и римлянок, собравшихся у ворот Дель Пополо, с волнением следили за приближением воинов. Бурная радость от сознания первой крупной победы, одержанной их армией, смешивалась с глубокой тревогой и беспокойством за близких. Почти каждый ждал отца или сына, мужа или брата. В торжественном молчании люди готовились к встрече.

Недалеко от центральной арки среди горожан стояли Нина, Лоренцо и маленькая Маддалена. Тут же были сестра Колы Ирена, старый нотарий Франческо Манчини и жена художника Чекко. Теснившийся вокруг народ с уважением поглядывал на родственников трибуна, уступая им лучшие места у дороги.

Через несколько минут кавалерийский отряд, хвост которого еще терялся за бугром, приблизился к воротам. Можно было различить отдельных всадников, находившихся впереди. Все сразу узнали Колу ди Риенцо на белом коне, со сверкающим кондотьерским жезлом в руках. Рядом в рыцарских доспехах ехали братья Никколо и Джордано Орсини, столяр Паоло Буффа, художник Чекко Манчини и его сын Конте. За ними по шесть человек в ряд, стараясь сохранять равнение, двигалась римская конница.

Величественная картина захватила зрителей. Молчание толпы сменилось ликующими криками:

— Да здравствует армия!

— Слава победителям!

Римляне горячо приветствовали своих воинов, бросали на их пути цветы, весело махали руками.

Нина, находившаяся на краю дороги с маленькой Маддаленой на плече, счастливо улыбалась мужу. Стоявший рядом Лоренцо вдруг кинулся к отцу. Белый арабский скакун трибуна от неожиданности взвился на дыбы. Нина испуганно вскрикнула. Какое-то мгновение казалось, что конь неминуемо раздавит мальчика, но седок, уверенно держась на стременах, ловко подхватил сына и посадил его перед собой за лукой седла.

Под громкие крики приветствий трибун въехал в Рим.

* * *

— Ты редко ходишь в церковь, — подходя к мужу, сказала Нина. — В городе болтают о твоих симпатиях к вероотступникам. Следует вести себя осторожнее. С этим, сам знаешь, не шутят.

— Проклятые ханжи! — отозвался Кола ди Риенцо. — Впрочем, ты напрасно за меня волнуешься. Скоро болтуны прикусят язык. Даже епископ останется мной доволен. Я подписал указ, чтобы все римские гранды ежедневно являлись на молитву в новую часовню при Капитолии. С сегодняшнего дня каждый из них обязан, закрыв лицо капюшоном и смиренно скрестив руки, вслух, громко замаливать старые грехи. Бароны будут просить у бога прощения за то, что совершали грабежи и насилия над народом. Брату Андреа и его людям велено следить, чтобы никто не уклонялся от выполнения обряда. Пусть только осмелятся нарушить предписание.

— Не слишком ли ты крут с ними? Кажется, бароны забыли прежние распри. Как бы они теперь сообща не выступили против республики.