Римский трибун

Было бы гораздо лучше, если бы церковь никогда больше не насаждала вредные, ядовитые лозы, не поддерживала бы Этих людей, поступки которых оказываются тем пагубнее для римского народа, чем легче они могут совершать их благодаря безнаказанности и подлой хитрости. Многие из тех, кто сейчас носит паллиум[14] курии, не уверены в собственных силах и стремятся предать Рим в руки чужестранцев.

Но господь посрамит их замыслы и не допустит, чтобы они отдали священный город во власть иноземцам!..»

Вызывающе своевольный и вместе с тем полный достоинства тон письма заставлял папу все больше хмуриться.

— «…Что же касается меня, то я уповаю на бога, а нс на деньги, на истину, а не на ложь, на молитвы бедняков, а не на силы людские.

Да погубит господь всех противодействующих нынешнему „доброму порядку“, да поразит и сокрушит их мечом своего правосудия, если только дух божий не лжец!»

На последней строке камерарий запнулся и, бросив испуганный взгляд на папу, прочел ее чуть слышным шепотом.

— Что? Как? — Климент VI, быстро подойдя к чтецу, вырвал из его рук свиток. — Ну да, здесь так и написано: «Если дух божий не лжец!» — близоруко вглядываясь в бумагу, повторил он. — Но ведь это… это же хуже любой ереси! Сегодня же! Сейчас же отлучить отступника! Немедленно предать его анафеме!

* * *

— Ганнибал, Ганнибал! Ты умеешь побеждать, но не умеешь использовать победы. — Старый нотарий Франческо Манчини взглянул на трибуна. — Надо было сразу вести армию к Палестрине и добить Колонна. Теперь Стефано Колонна и Шарретто ди Шарра опять собирают солдат.

— Кроме Палестрины, есть Марино, Монтефьясконе и десятки других укрепленных городов и замков, — устало произнес Кола ди Риенцо, сидевший у постели раненого Чекко. — Невозможно выиграть войну без большого, надежного войску. А на что его содержать?

— Неужели у республики нет средств? — приподнял с подушки забинтованную голову художник. — Почему бы не заставить купцов и горожан побогаче раскошелиться для родины?

— Тем, у кого есть деньги, начхать на родину, — с горечью усмехнулся Кола. — Как только я заикнулся об увеличении торговых пошлин, в народном собрании подняли такой шум, что минут двадцать мне не давали раскрыть рта.

— Схватили бы крикунов и судили как изменников! — гневно сказал Чекко. — Я уверен, что половина из них продалась папскому легату.

— Кое-кого мы уже арестовали, — вмешался в разговор Конте. — Однако новый налог на соль вызывает недовольство не только у толстосумов. Многие бедняки отказываются служить в армии. Их семьи опять голодают.

— Положение с хлебом отчаянное, — вздохнул трибун. — Мало того, что нам не дали собрать урожай. Отряды Шарретто, Колонна и Лукки Савелли продолжают грабить северные районы. Племянник папы — ректор Патримониума поддерживает мятежных баронов. Они отрезали республику от Пьемонта и Тосканы, где мы закупили зерно. А теперь еще папский легат грозит Риму интердиктом. Скоро мы не сможем покупать продовольствие даже у союзников.

— Если папа объявит тебя отступником и подвергнет город интердикту, то Римской республике придет конец, — заметил Чекко.

— Дело не столько в папе, а в том, что нам не удалось укрепить благосостояние римлян, — возразил трибун. — Сопротивление грандов и курии растет. Война с ними подрывает торговлю и приносит разорение ремесленникам. Римляне сумели устоять перед натиском врагов, но сумеют ли они устоять перед голодом?

— Неужели нигде нельзя достать хлеб? — с надеждой взглянул на Колу Конте.

— Генуэзцы обещали помочь. Постараемся использовать каждую возможность. — Трибун положил руку на плечо юноше. — Тебе придется сегодня выехать с отрядом в Чивита-Веккиа. Хорошенько укрепи город, будешь там подестой. Помни — это важнейший порт, через который мы можем получать продовольствие.

— Вы доверяете мне такой пост! — Конте смущенно зарделся. — Не сомневайтесь, я скорее погибну, чем впущу туда баронов.

— Неужели ты думаешь, что генуэзские купцы осмелятся нарушить интердикт, если папский легат осуществит угрозу? — подходя к мужу, спросила Нина.

— Легат — это еще не папа, — ответил Кола. — К тому же до моего отлучения дело, возможно, и не дойдет. Я собираюсь пригласить архиепископа Раймондо вновь стать моим соправителем. Если старый пень не заартачится, мы получим передышку и сможем запастись продовольствием.

— Провести курию не так просто. Да и поймет ли тебя народ? — негромко произнес старый Франческо. — Впрочем, другого пути все равно нет.

* * *

— Послушай, Бернардо, что за дрянь ты ставишь вместо верначчи? Неужели в твоей харчевне нет даже приличного вина? — Пандольфуччо ди Гвидо с гримасой отодвинул от себя кружку.

— Это лучшее, что я могу предложить, — со вздохом ответил трактирщик. — Вы же знаете, как трудно с продуктами. Поля Кампании вытоптаны, сады и виноградники пришли в запустение.

— Но твой брат трибун, кажется, мог бы достать для тебя.

— Об этом с ним лучше не разговаривать, — махнув рукой, помрачнел Бернардо. — Однажды я попросил достать дюжину бочонков, так он при всех обругал меня скотом.