— Тогда подумайте о своих детях и встаньте на сторону закона. Вы же лучше меня знаете, что если попадете в тюрьму на пять-семь лет, а может, и больше, никто вам памятник не поставит.
Радико глубоко затянулся сигаретой.
— Расскажите мне о Марине Соларис, — снова начал комиссар. — И о Катерине Машинелли.
— О Катерине?
— Да.
— Синьор комиссар, вы думаете, я знаю, что произошло?
— Если не знаете, не выдумывайте, Радико, иначе плохо кончите. Но вы мне скажете хоть что-нибудь? Мое терпение кончается.
Тон Сартори стал резким, взгляд, устремленный на собеседника, затвердел и вынудил управляющего опустить глаза.
— Был незаконный аборт? — настаивал комиссар.
— Да.
— У Марины?
— Да.
— Командор был в курсе всего?
— Да.
— И монсеньор?
Управляющий резко поднял голову.
— Монсеньор? Господи помилуй!.. Как вы могли подумать, что.
— Акушерку, которая присутствовала, зовут Коралло Элизабетта?
— Да.
— Почему Катерина выдавала себя за Марину Соларис?
— Синьор судья не должен был ничего знать, — объяснил управляющий, не поднимая глаз. — Он хочет, чтобы Марина вышла замуж за принца, иначе состояние пойдет на благотворительность.
— Дела командора идут плохо?
— Довольно.
— А где сейчас Марина?
Радико осмелился посмотреть комиссару в лицо.
— Не знаю, клянусь! — ответил он искренним тоном.
— А Катерина?
— Не имею ни малейшего представления.
Сартори выпил маленькими глотками вино, отставил стакан и посмотрел в глаза управляющему.
— Вам больше нечего сказать?
— Нечего, синьор комиссар.
— Хорошо. Завтра вы будете в тюрьме вместе со своим хозяином. До свидания, синьор Радико.
Страшное открытие
Утро тридцатого октября было довольно беспокойным. Доктор Сартори прибыл на службу ровно в восемь, и фельдфебель Фантин, который уже ждал его, доложил, что инспектор Банделли находится в приемной вместе с Пьетро Скалья, длинноволосым другом Марины.
Едва Сартори уселся за стол, зазвонил телефон. Это был доктор Лепорити, заместитель прокурора Республики, который сообщил, что прочитал представленный комиссаром доклад по делу «Машинелли — Соларис» и усмотрел в нем основания для выдачи ордера на арест Томмазо Гуалтьеро Солариса и Марко Радико. На данный момент не было возможности привлечь к ответственности акушерку Элизабетту Коралло, так как не существовало достаточных доказательств, чтобы инкриминировать ей незаконный аборт.
— Может быть, лучше пока клиентов не трогать, а держать их в состоянии ожидания? — подсказал комиссар. — Мне кажется, сегодня-завтра ситуация прояснится.
— Хорошо, тогда я жду ваших сообщений! — согласился Лепорити. — Держите меня в курсе.
Сартори приказал бригадиру Короне, который выглядывал на пороге, ввести Банделли и длинноволосого молодца.
Ему было тридцать. Длинные, почти до плеч черные волосы, неухоженная борода. Маленький, тщедушный, нервный человек. Он был уроженцем Виченцы, но около года назад перебрался в Рим и жил без постоянной прописки, скитаясь по убежищам «битников». Оказалось, он учился в университете Триеста на медицинском факультете (за что получил у «битников» кличку «док»), но бросил учебу. Стоящая рядом Банделли, которой тоже было тридцать, создавала ему странный контраст своей голубой униформой и приятным внешним видом.
Войдя в кабинет, Скалья принялся вопить, что полиция совершает насилие; он «гражданин мира» и поэтому не обязан подчиняться законам какой-либо страны и не откроет рот без адвоката.
Две звонкие пощечины, дарованные ему фельдфебелем Фантином, заставили его изменить мнение о своем настоящем положении и убедили сидеть тихо перед полицейским.
— Если я не ошибаюсь, — начал комиссар, — не так давно вы получили оплеухи от священника около виллы в Анцио. Было такое?
— Кто вам сказал?
— Не вы спрашиваете. Отвечайте.
— Я не буду ничего отвечать! — разразился тирадой длинноволосый. — Вы послали эту бесноватую в юбке, которая смазала меня двумя ударами карате, едва я успел заметить, что полиция не имеет никакого права вызывать гражданина в Управление без.
— Если вы не перестанете валять дурака, я закрою вас в одной комнате с инспектором Банделли. Хотел бы я видеть, что вы ей прорифмуете.
Девушка покраснела от удовольствия.
Длинноволосый покраснел от бешенства.
Угроза, должно быть, показалась ему более опасной, чем пощечины фельдфебеля Фантина, поэтому он остался сидеть.
— Значит, — возобновил допрос полицейский, — вы не будете отвечать на мои вопросы?
— Ну да!.. Это было. около месяца назад. Я проводил Марину в Анцио и попрощался с ней.
— Что вы понимаете под словом «попрощался»?
— Ну, мы целовались.!
— Около виллы, у решетки?
— Да.
— И монсеньор Соларис, ее дядя, приложил вас своей рукой?
— Да, у этого проклятого ханжи тяжелая рука.
— Какие у вас отношения с Мариной Соларис?
— Отношения. Нормальные отношения: бываем вместе, гуляем, как и другие, присутствуем на собраниях, участвуем в манифестациях.
— И любовью занимаетесь. Говорите, в этом нет ничего плохого.
— Да, она занималась со мной любовью. Я думаю, и с другими будет это делать. У нас свободная любовь.
Сартори обменялся взглядами со своими сотрудниками.