-Рин- (СИ)

Вот ради одного этого прикосновения — всё это — того стоило. Обито было достаточно самому любить её. Видеть рядом — и только. Но когда это возвращалось вот такой нежностью — ему казалось, что он этого не вынесет и умрёт от счастья. Он совсем не ждал от неё взаимности. Тех крох внимания, которые ему перепадали от неё в детстве, ему всегда было достаточно — и даже более чем. В благодарность за них он готов был отдавать ей всего себя. А сейчас ему даже внимание не было нужно. Он нуждался просто в том, чтобы она позволяла ему отдавать. Болезненно гордый, как все Учиха, он, тем не менее, сделал её смыслом своей жизни — и это никак не затрагивало его самолюбия.

Обито закрыл глаза и замер, дрессируя дыхание, едва справляясь с ним. И плевать было, что Рин так и не ответила. В конце концов, ничто больше не имеет значения. Кроме того, что она сейчас здесь, с ним. Навсегда.

Она положила голову ему на грудь, неуклюже и как-то сиротски свернувшись калачиком. Её мягкие волосы на вдохе и выдохе ласкали кожу. Обито не хотелось ни о чём думать. Он осторожно опустил ладонь ей на спину, изо всех сил контролируя её вес — ему было стыдно за свою жёсткую тяжёлую лапищу, которая, казалось, могла только причинять боль, но никак не делиться нежностью. Он вспомнил, как однажды в детстве распорол её сюрикеном, а Рин со строгим видом заставила его дать забинтовать. Ему тогда было так мучительно неловко, он чувствовал себя в тот момент не шиноби, а маленьким ребёнком, который ни к чему не приспособлен. Это было невыносимо. А теперь вот он большой — в два раза больше Рин. Но с ней всё такой же неловкий.

О чём она думает?..

О своих родных, которые остались там, в другом времени, в другой жизни? Он знал, что у Рин точно была мать. Об отце её он никогда не слышал, во всяком случае, тот никогда не забирал её вечером с детской площадки. Всегда мать.

Обито давно забыл, каково это — сопереживать. Пытаться сейчас мысленно пробраться в душу Рин получалось со скрипом, чужие чувства не хотели находить место у него внутри — слишком бурлили собственные. Ему так и не удалось до сих пор отделаться от мысли, что он урод, что что-то в его душе за эти годы безвозвратно сломалось. Ему казалось, что Рин ищет это в нём, иногда вдруг пытливо и сосредоточенно впиваясь взглядом в его глаза. И — он чувствовал — не находит. Обито проклинал себя в эти мгновения, это ощущение изводило так, что хотелось выть в голос. Он чувствовал, что это незримо подтачивает их отношения, вносит непредсказуемость в их будущее, и мысленно умолял Рин не разочаровываться в нём, не отбирать у него шанс, добытый таким трудом. Он метался до тех пор, пока его снова не окрылял её ласковый взгляд.

Так нестерпимое счастье сменялось нестерпимыми мучениями и снова — счастьем.

Какаши даже иногда давал ему миссии. Покрупнее, подороже — чтобы пореже, и стараясь это не афишировать. В Конохе к Обито относились по-прежнему. То есть желали смерти. Минимум — изгнания. Только авторитет Шестого Хокаге, который сразу заявил о неприкосновенности Обито, удерживал их от самосуда.

Рин, казалось, этого не замечала. Хотя Обито мог себе представить, как её сослуживцы в госпитале обсуждают за спиной, поджимая губы — как она может жить с «этим». Обито было отчаянно плевать на всё это. Гораздо важнее было для него, как к этому относится сама Рин. Он не раз говорил ей, что готов уйти куда угодно, если она хочет — взять её с собой, устроить им прекрасную жизнь где-то ещё. Рин в эти моменты улыбалась, трепала его по волосам, и заверяла, что хочет жить только здесь — это её дом — и только с ним. Но от Обито не могла ускользнуть в этой улыбке лёгкая грусть. Может быть, она просто знала, что так будет везде — он ведь воевал со всем миром сразу, — значит, повсюду — его враги. Ей было трудно, его репутация всё-таки била по ней. Но оставить Рин было выше его сил. Он знал, что никуда не уйдёт без неё. Просто не сможет. Он даже не был уверен, если она захочет, удастся ли ей его прогнать.

Между миссиями делать было нечего. Днём, пока Рин на службе, Обито спал, чтобы потом провести с ней весь вечер и ночь. Несмотря на просто волшебные в своём мастерстве руки, готовила Рин отвратительно, над чем сама частенько подшучивала. Обито в этом был и подавно полный профан. Поэтому они чаще всего заказывали еду с доставкой. Курьер, мальчик лет двенадцати, никогда не поднимался к ним. Он околачивался внизу, пока Рин не выходила и не забирала еду, с улыбкой оставляя хорошую сумму на чай. Она надеялась, что он со временем перестанет бояться.