Ринг за колючей проволокой

Узники, делегаты блоков, встали в скорбном молчании. В напряженной тишине медленно плывут минуты. Андрей стоит, склонив голову, и мысленно, как и все присутствующие, дает клятву быть таким же стойким и мужественным, каким был Тельман, так же высоко нести над землей дорогое красное знамя, обагренное кровью погибших коммунистов.

Неожиданно в траурную тишину вплетается мелодия революционного марша. Мелодия возникла так тихо, что ее едва улавливал слух, и вместе с тем она казалась такой громкой, такой четкой, нарастающей, что от нее начинало сильнее стучать сердце. Андрей, сдерживая волнение, через головы присутствовавших вглядывался в дальний угол, туда, откуда неслись эти чуть слышные звуки. Там, в полутьме, стоят пятеро заключенных чехов из лагерного музыкального взвода. Они стоят плечом к плечу и выводят на поблескивающих никелем немецких губных гармошках русский революционный траурный марш, отдавая последнюю дань вождю германских рабочих Эрнсту Тельману.

Вы жертвою пали в борьбе роковой,
В любви беззаветной к народу…

Андрей присоединяет свой страстный шепот к этой бесконечно грустной и вместе с тем зовущей к борьбе мелодии.

…Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу…

Глава тридцать седьмая

О тайном митинге стало известно гестаповцам. Днем последовал приказ Шуберта.

– Канцелярия, слушай! Срочно сообщить, где работают заключенные Вилли Блейхерт, Григорий Екимов, Ярослав Либерцайт и Франц Лайтнер. Данные, содержащие полные характеристики, представить непосредственно коменданту. Живо, свиньи!

К вечеру на территорию лагеря вошла большая группа солдат и блокфюреров. Они, произведя повальный обыск, арестовали старосту дезинфекционного барака Вилли Блейхерта, рабочих этого блока Григория Екимова и Тимофея Савина, а также Ганса Бурхарда, Губерта Мюллера, Франца Лайтнера и других.

Ярослав Либерцайт, не надеясь, что вынесет пытки, покончил жизнь самоубийством. Он бросился на колючую проволоку…

Сквозь сон Андрей почувствовал прикосновение чьих-то рук. Кто-то настойчиво тормошил его. Бурзенко с трудом открыл глаза. Это был Мищенко. Тот зашептал:

– Иди в уборную. Скорее.

В туалетной уже находилось человек пятнадцать. Многие были из других блоков. Все были встревожены. Их волнение передалось и Андрею. Об арестах он уже знал.

Пришел Николай Кюнг, возглавлявший в подпольной организации отдел безопасности. Его сразу обступили подпольщики.

Кюнг объявил приказ центра:

– Организация в опасности. Гестаповцы привезли в лагерь большую шпионскую группу. Необходимо срочно уничтожить все, что может в какой-то мере скомпрометировать. Прием новых людей в организацию временно прекратить. Усилить бдительность. Принять все меры к выявлению шпионов и уничтожить их.

В бараке постоянно появлялись новые люди. Это было обычным явлением. Одни узники умирали, других убивали, а на их места присылали новых.

– В первую очередь возьмите под контроль всех новеньких, прибывших в последнее время, – закончил Николай Кюнг. – Будьте осторожны и бдительны. Промах одного может стоить жизни многим.

После ухода Кюнга разошлись представители из других бараков. Оставшимся староста сорок второго блока Альфред Бунцоль сказал:

– Друзья, обстоятельства требуют усиления конспирации. Отныне ко мне будете обращаться только в самых необходимых случаях, и то через Андрея.

Подпольщики по одному покинули туалетную.

За окном глубокая ночь. Андрей пытался уснуть, но сна не было. Он чувствовал, что его сосед Мищенко тоже не спит.

– Алексей, – тихо позвал Бурзенко. – Не спишь?

Мищенко зашевелился.

– Не могу решить, как быть. Натолкнулся сегодня на однополчанина. Так оно, может, и ничего, но после приказа центра задумался и ломаю голову. Запутанная история!

– Выкладывай.

– Иду я по зоне Малого лагеря и вдруг слышу, меня кто-то окликает: «Алексей! Алексей! Мищенко!» Я сначала хотел оглянуться, но вовремя спохватился. Ведь товарищи по Малому лагерю никогда не звали меня по имени или фамилии. Значит, думаю, окликнул меня человек, не знающий обстановки в лагере. Кто он? С какой целью? Я добавил шагу и, не оглядываясь, свернул за угол барака. Слышу, за мной побежали. Я приготовился к схватке. И вот выбегает человек, которого я ожидал встретить везде где угодно, но только не в Бухенвальде.

Мищенко помолчал, а потом продолжил:

– Это был летчик штурмовой авиации майор Таламанов. Мы с ним служили в одном полку. Он попал в плен раньше меня, и я с ним столкнулся в Ноймаркском концлагере. В Ноймарке он решил пойти служить в немецкую гражданскую транспортную авиацию. На наши укоры Таламанов отвечал, что дома у него дети, что он может тут зазря погибнуть, а если пойдет служить к немцам, то при первой возможности перелетит к своим. Но мы не доверяли ему и презирали.

– Как же он попал в Бухенвальд?

– Говорит, представилась оказия, и он попытался совершить перелет к нашим. Его поймали и отправили сюда.

– А может, специально забросили?