Читаем Ринг за колючей проволокой полностью

– Карину… Ко мне… Только там не застревай. Живо!

Через полчаса венецианку Карину Джованандо, одну из обитательниц публичного дома, доставили к Густу. Публичный дом в лагере был открыт специально для эсэсовцев. Отличившимся зеленым иногда давались талоны для входа в это заведение. Туда было отобрано более сотни красивых молодых женщин из женского лагеря. Бессильные, сломленные, они являлись безответными жертвами нацистов.

Полупьяный Густ встретил Карину жадным пронизывающим взглядом. Семнадцатилетней девушкой Карина закончила хореографическую школу и дебютировала в венецианском театре, когда ее отца, антифашиста Джозефа Джованандо, схватили чернорубашечники. Его повесили, а семью бросили в концлагерь. Тонкая, изящная венецианка, с большими черными глазами, чем-то напоминала Густу его жену.

Густ перехватил голодный взгляд невольницы, устремленный на яства. Не поднимаясь из-за стола, бросил:

– Подойди!

Стройная фигура и сильные точеные ноги балерины едва обрисовывались под грубым арестантским платьем. Густ наполнил бокал:

– Пей.

Он поднес бокал к ее выпуклым губам:

– Пей… живо!

Захлебываясь, морщась, Карина пила один бокал за другим. Когда глаза девушки затуманились, а ноги стали подкашиваться, Густ короткими нервными движениями раздел ее, не оставив на теле даже тесемки. Приказав не двигаться с места, сел, откинувшись в кресло. Несколько минут, не отрывая взгляда от обнаженного тела балерины, затягивался сигарой.

– Танцуй!

Карина очнулась от равнодушного оцепенения. Не все ли равно перед кем танцевать? Перед этим молодым развращенным эсэсовцем или перед наглыми и еще более развращенными слугами фашистов? Она танцевала. Желтый свет торшера выхватывал из полутьмы очертания гибкого оголенного тела. Она танцевала под визгливые звуки немецкого походного марша, который изрыгал огромный двенадцатиламповый радиоприемник. Танцевала до тех пор, пока Густ не выключил торшер. Тогда наступила бессонная, еще более отвратительная ночь.

Перед рассветом Густа разбудил телефонный звонок. Ночь казалась ему и без того короткой. Он швырнул трубку. Но звонок тотчас повторился.

– В чем дело? – заорал Густ.

Дежурный эсэсовец торопливо сообщал, что прибыла фрау Матильда и что помощник начальника караула сопровождает ее к дому Шуберта.

Густ подскочил к кровати и с силой тряхнул спящую. В следующий же момент та была на ногах.

– Живо! Собирайся!

Он кидал перепуганной девушке ее вещи и сыпал ругательствами. Пока Карина дрожащими пальцами застегивала пуговицы, Густ торопливо вызвал по телефону Фишера.

– Продери глаза, сонная свинья. Что? Матильда приехала… Нет, не встречать. Живо ко мне! Ко мне, говорю… Отведешь Карину…

После их ухода Густ заметался по комнате, сгребая бутылки и рассовывая по буфету посуду. В коридоре уже слышались шаги.

Когда фрау Матильда вошла в комнату, здесь царил полный порядок. Большими красивыми глазами она оглядела комнату, потом перевела взгляд на помятое лицо мужа. Босиком, в парадном галифе, криво натянутом на живот, он выглядел совсем не таким, каким она его себе представляла. От нее не ускользнула растерянность Густа…

– Ты рад, что я приехала, дорогой?

– Конечно. Но почему ты не предупредила…

Глаза Матильды стали круглыми:

– Но, Эрих! У нас была бомбежка. Меня не пускала мама. Все-таки я уехала! Опоздала на утренний поезд… И все-таки я здесь!

Не переодеваясь, Матильда принялась осматривать комнаты. Что-то ее тревожило… Женский инстинкт всегда начеку. Достаточно малейшего намека, и воображение дополнит все остальное.

Пройдя гостиную, Матильда переступила порог спальни. Она увидела две огромные двуспальные кровати, белоснежные простыни, кружева пододеяльников, большие пуховые подушки… Вдруг Матильда вздрогнула: из обеих подушках – вмятины. Она закусила губу и медленно подошла к мужу. В ее взгляде скользнули недоверчивость и подозрение.

– Так ты рад моему приезду?

Густ молчал.

* * *

После полдника молодая супруга лагерфюрера почувствовала себя усталой. Дабы не выглядеть утомленной на предстоящем банкете, она решила отдохнуть.

В гостиной на тахте нежилась Альба. Матильда любила животных. Кошка сразу это почувствовала. Она спрыгнула с тахты и потерлась о ногу Матильды. Подсунув под голову подушку, фрау Густ прилегла на тахте. Кошка безмятежно устроилась на животе молодой женщины и, жмурясь, потягивалась под теплой ласкающей ее ладонью.

Матильда не заметила, как уснула, и не слышала стука в дверь. В коридоре перед дверью стоял в полной офицерской форме майор СС Макс Шуберт. Он пришел на обед, точнее на кошачий обед. Кормление кошек и котов он не доверял никому. Раскладывая по плошкам мясо, Шуберт заметил отсутствие Альбы. Не найдя ее в своих комнатах, Шуберт решил побеспокоить Густа. Он постучал и, не дождавшись ответа, переступил порог. Картина, увиденная лагерфюрером в гостиной, показалась ему настолько умилительной, что душа его наполнилась восторгом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное