Ринг за колючей проволокой

Андрей с тревогой смотрел за ограду. Вдоль колючей проволоки появились вооруженные до зубов группы из охранного оцепления. На вышках оживление. На каждом посту усиленные наряды. А дальше, за проволокой, за вышками, в хорошо защищенных укрытиях, эсэсовцы торопливо устанавливали скорострельные пушки и минометы.

Блокфюрер сорок второго барака, узколицый пожилой саксонец, вызвал старосту:

— Построить всех! Живо!

Узники, как обычно, быстро выполнили приказ. Вдоль барака выстроились восемьсот человек.

Эсэсовцы с автоматами на груди и пистолетами в руках бесновались, пуская в ход кулаки и кованые сапоги.

Узники молча переносили оскорбления и побои, Рядом с Андреем Бурзенко и Алексеем Мищенко плотной группой стояли подпольщики. Они с ненавистью смотрели на эсэсовцев, которые явно искали повода, чтобы открыть стрельбу. Стоит какому-нибудь отчаявшемуся узнику не вытерпеть, броситься к фашисту — и на лагерь обрушится вихрь свинца.

Блокфюрер прошелся вдоль строя и объявил:

— Всем евреям выйти из строя! Стать отдельно!

Строй зашевелился. Евреи, а их в бараке было около трехсот, в предчувствии страшного конца стали выходить и строиться отдельно. Те, что посмелей, остались стоять в строю. Товарищи старались прикрыть их спинами.

Андрей закрыл Пельцера. Старый учитель был бледен. Его стал выталкивать польский националист:

— Ты что, юде, причешься? Пся крев, уходи отсюда!

Бурзенко рывком обернулся к националисту:

— Молчи, подлюга! Задушу!

Увидав его искаженное гневом лицо, негодяй судорожно метнулся в сторону.

Евреев отвели в сторону, выстроили. Их окружили эсэсовцы. Блокфюрер приказал остальным возвратиться на место. В тот момент, когда они стали входить в барак, многие евреи бросились к ним и смешались с общей массой узников. В строю осталось не больше половины.

Блокфюрер, потрясая пистолетом и дико ругаясь, требовал, чтобы евреи вернулись. Никто из барака не вышел. Тогда эсэсовец велел десятку русских, в том числе Андрею и Мищенко, охранять оставшихся насмерть перепуганных людей. А сам с солдатами направился в барак выискивать разбежавшихся.

Евреи стали просить, чтобы их отпустили. Андрей посмотрел вопросительно на Мищенко.

Алексей махнул рукой: будь что будет! — и дал команду:

— Разойдись!

Все бросились врассыпную. На месте остались человек двадцать, обессиленных и изнуренных голодом. Они не могли передвигаться без посторонней помощи.

Тут возвратился блокфюрер, гоня перед собой двух евреев. А возле барака уже не было ни строя, ни оцепления. Только Андрей и Мищенко не успели скрыться.

— Каюк нам, — сказал побелевший Мищенко.

Андрей, стиснув зубы, застыл на месте. Деваться некуда. И наброситься на палача, чтобы умереть в бою, в схватке, нельзя: начнутся репрессии…

Блокфюрер, брызжа слюной, подошел вплотную, сунул руку в карман и… вытащил не пистолет, а две пачки сигарет! Он отдал их Андрею и Мищенко и, воровато оглядываясь, направился к воротам. Андрей понял, что среди фашистов есть уже такие, которые боятся гнева узников.

Всю ночь заседал интернациональный центр. Николай Симаков вторично поставил вопрос о немедленном вооруженном восстании. Лидеры социал-демократов опять отклонили это предложение. Они обвиняли Симакова в авантюризме: «Вы, русские, всегда лезете вперед сломя голову!»

Предательская позиция социал-демократов была ясна. Они рассуждали так: в лагере много евреев; коммунистов, партизан, которых нацисты и будут стремиться уничтожить в первую очередь. А расправиться с тысячами не так просто. На это нужно время. Таким образом, пока гитлеровцы расстреляют коммунистов, к Бухенвальду подойдут войска союзников…

Русский центр был вынужден срочно разработать план самостоятельного вооруженного выступления. Военные специалисты считали, что надо выступать именно сейчас, пока с фронта не начали подходить отступающие немецкие войска.

Лидеры социал-демократов мобилизовали свой актив и всю ночь патрулировали по лагерю. Они открыто заявляли, что обратятся за помощью к эсэсовцам, если коммунисты «нарушат порядок».

Глава тридцать восьмая

Фашисты нервничали. За последние два дня с большим трудом удалось убрать из лагеря не более шести тысяч человек. Из Берлина одна за другой поступали угрожающие радиограммы — Гиммлер требовал скорее «покончить с делами». А Пистер не решался начать поголовное истребление. Он не надеялся на своих подчиненных, особенно на солдат. Большинство из них были людьми пожилого возраста и в случае бунта не смогли бы противостоять натиску заключенных. Комендант ждал военной помощи. Со дня на день должны подойти два эсэсовских полка и специальный батальон службы безопасности.