РИО № 7 (23), июль 1988

— Когда мне было лет тринадцать, я стал учиться играть на гитаре. Сам. А у нас во дворе был ансамбль — вернее, ребята, которые умели играть какие-то песни типа "Генералов песчаных карьеров". Я-то тогда вообще был «ноль», но очень такой… настырный. И в конце концов они взяли меня к себе басистом. Ну, бас — как бы удел для того, кто играть вообще не умеет. И как-то потом пошло, что я очень долго играл на бас-гитаре — я и в ЦЕНТРЕ был басистом. Сейчас-то я уже не играю вообще ни на чем, просто вокалист, что ли, потому что надоело сразу и петь, и играть — надо было углубиться во что-то одно… А группу свою первую мы сделали, когда я учился в 9-м классе с моим одноклассником. Барабанщик был тоже из нашего класса. Процентов на 90, наверное, наш репертуар составляли рок-н-роллы на английском языке. Мы играли РОЛЛИНГ СТОУНЗ, рок-классику, скажем.

— А когда ты свои песни начал писать?

— В то же время. Но мы их как-то особо не играли, потому что они были не то, что несовершенными, но такими какими-то, которые просто стыдно было играть. Мне и сейчас стыдно, но теперь уже ничего не остается делать, потому что на классике рок-н-ролла уже не продержишься.

— А сам по себе ЦЕНТР когда организовался?

— Само название появилось году, наверное, в 80-м. Но годом основания я считаю 82-й, когда мы впервые услышали себя на записи. В клубе, где мы репетировали, репетировал один филармонический ансамбль, у которого была относительно хорошая по тем временам концертная аппаратура — а мы с этими ребятами были в хороших отношениях (они были не из Москвы, из других каких-то городов: то ли из Николаева, то ли из Одессы — в общем, с Юга). И как-то раз весной 1982 г. мы договорились с ними, что после их репетиции в ночное время запишемся на их аппаратуре. Это была не студийная, а практически концертная запись, но без зрителей: мы играли на сцене и за одну ночь записали альбом — просто все песни сыграли, которые у нас были на то время. А потом эта запись как-то разошлась. И тогда мы в первый раз услышали, что мы, собственно, делаем (на концертах мы никогда не записывали ничего). А после этого мы еще выступили в Долгопрудном (это город рядом с Москвой; там в Физико-техническом институте проводились раньше ежегодные фестивали), и выступили удачно. (Все в том же году). Я считаю, это и было появление ЦЕНТРА как группы.

— Помню, что в то время было много разговоров о вашем имидже… Многим он не нравился, но это было явно нечто специальное…

— Поначалу нас почему-то считали фашистами: мы стали выступать в черно-белых костюмах с галстуками и короткими стрижками. A по тем временам модно было выступать в джинсах, майках и с какими-то удлиненными прическами. Естественно, на этом фоне мы смотрелись довольно-таки серьезно, строго. И сама музыка у нас была такая… Мы никогда не пытались никаких заигрываний с залом вести, не играть музыку просто для развлечения. А в то время это было…

— То, что Троицкий провозгласил "советской неоромантикой"?

— Мне трудно в этих терминах разбираться: кто-то говорит «неоромантизм», кто-то — «пост-панк»… Не все ли равно? Но в Москве такую музыку никто больше не играл. Кстати, и сейчас не играет. Школы мы не создали.

— Вообще, многие считают, что Артем сыграл важную роль в истории ЦЕНТРА, что он чуть ли не сам его создал и долгое время искусственно подогревал интерес к нему своими публикациями… А на самом деле?

— Он появился сразу после того, как мы выступили на фестивале. Потом послушал нашу запись и заинтересовался еще больше. В принципе, он действительно оказал большую поддержку нашим первым шагам: материалы дал в печать, и люди узнали, что есть такая группа. Ну, мы ощущали поддержку, потому что в то время не было никаких организаций, никаких рок-лабораторий, рок-клубов… По крайней мере, для нас это было какое-то человеческое отношение. А остальные все, кроме Артема и еще двух-трех человек, относились чисто потребительски. У нас ведь тогда никаких, даже моральных стимулов не было.

— Много споров вызывали и твои тексты; причем, рокеры осуждали их за «внесоциальность», а официоз — за этакое «эстетство», "непонятность"…

— Дело в том, что наша группа никогда не пела матом, не воспевала пьянство или еще что-то… Просто многим наши песни непонятны, так как далеки от их жизненных интересов. А чисто цензурно — то, что песня непонятна, сегодня не является основанием для запрета. Хотя раньше — являлось. Если в песне слова непонятны, то она, в принципе, уже аполитична.

— Ты подражал кому-то из «классиков» рок-н-ролла или может быть, кому-то из наших рок-поэтов?

— Понимаешь, подражать было некому. Я не настолько хорошо знал английский язык (и сейчас не очень хорошо знаю). А советских ансамблей, кто бы на русском языке исполнял какой-то рок, тогда вообще не было. По крайней мере, у меня не было никакой информации о таких группах. А наши московские группы десяти-пятнадцатилетней давности, концерты которых я посещал, пели на английском языке.

— А твой круг чтения, не способствовал тому, что ты начал писать такие песни?