Риша решает!

И снова пауза, благодаря которой пропасть между нами становится лишь шире, но я нахожу в себе силы, чтобы бросить через нее веревочный мост. Надоело быть обиженным ребенком. Если я хочу, чтобы меня слушали и слышали, чтобы понимали и интересовались моей жизнью, нужно учиться говорить. Не все, как Ярослав, могут читать мои мысли и угадывать желания с полуслова. Да и его пора снять с этого поста, освободить от тяжелого бремени под названием «Риша Мариновна». Пора взрослеть.

– Я сегодня выступала, – говорю, нервно передернув плечами, но быстро справляюсь с этой скованностью, заставляя себя продолжить. – В креативном центре. Танцевальный номер.

– Правда?! Почему ты не сказала? Я бы прилетела…

– Не прилетела.

– Риша…

– Да все нормально, я привыкла. Кир на видео снимал, если захочешь посмотреть.

– Конечно, хочу, это же так здорово. Я рада, что ты вернулась к танцам.

– Да, я тоже. А еще… сегодня один парень признался мне в любви. – Моя улыбка становится шире и теплее. – Ненормальный, да?

Мама ставит чашку на стол и наклоняется ближе, словно не может поверить:

– Что за… что за парень?

– Мой партнер по танцам. Он, кстати, может скоро сюда ворваться, не пугайся. Мы неделю в ссоре были, только помирились, а мне пришлось очень быстро уйти, ничего не объяснив.

– А ты жестока, – хмыкает мама, как мне кажется, с гордостью. – Сколько же я пропустила?

– Лет двадцать.

Она вздыхает, опустив голову, и я снова смотрю в окно. Бледно-розовое небо кажется таким безмятежным. Думаю о поцелуях в директорском кабинете, принимая то, что мое признание пусть и не было озвучено, но продемонстрировано сполна. И это меня почти не смущает. Кажется, камень покрылся мягким мхом, на котором вот-вот могут распуститься цветы.

– Риша, я…

– Не надо, – мягко обрываю я маму. – Это не обвинения. Я знаю, что работа для тебя очень важна, и не собираюсь с ней соревноваться или заставлять тебя выбирать. Мы с ней в разных весовых категориях.

– Ты кажешься какой-то… другой. Взрослее, мягче.

– Это хорошие изменения?

– Не мне решать.

– Хм. – Мои губы дергаются в легкой улыбке, и я перевожу взгляд на маму.

Рассматриваю ее так, словно впервые вижу так ясно. Идеальная прическа – темные волосы, собранные на затылке, темно-карие глаза, подведенные графитовым карандашом и коричневыми тенями, пухлые губы, за которыми молодые девчонки ходят к косметологам, доставшиеся маме по наследству от бабушки. Гордая осанка, длинные пальцы рук с вытянутой ногтевой пластиной. Мы ведь визуально с ней совсем не похожи. Ни капли. А значит, все черты внешности достались мне от второго родителя. От того, о ком мы никогда не говорили.

– Он обо мне знает? – спрашиваю, не обратив внимания на першение в горле, и уточняю: – Отец.

– Ух! – Мама дергает бровями и хватается за чашку, чтобы сделать пару глотков.

– Ты ведь должна была понимать, что когда-нибудь я задам этот вопрос.

– Я надеялась, что это случится тогда, когда меня накроет маразм.

– И все-таки? Думаю, я уже достаточно взрослая, чтобы мы это обсудили.

– Нет, Риша. Он не знает. Мы расстались еще до того, как я сама узнала о беременности.

– И ты?..

– Я ничего не слышала о нем за все это время. Это была мимолетная связь. Он даже не из нашего города.

– Ясно, – коротко киваю. – Я на него похожа?

– Да, – отвечает мама с печальной улыбкой, которую я не видела уже очень давно. – Похожа.

– Значит, красавцем он не был. И на что же ты повелась?

– О-о-о, Риша. – Мама тяжело вздыхает. – Он был еще каким красавцем. Вдобавок умным, веселым, обворожительным. А как танцевал под Буйнова… м-м-м… За него в пансионате была настоящая битва.

– И ты победила?

– Еще бы!

– Почему тогда у вас не сложилось?

Она смотрит в стол, улетая куда-то далеко, но все-таки отвечает:

– Потому что я… была не готова. Не знала, что мне нужно. А еще была не самым простым человеком.

– Была? – по-доброму смеюсь я.

– Риша, – она поднимает на меня взгляд, полный материнской нежности, чем застает врасплох, – я ни о чем не жалею. В моей жизни было много ошибок, но ты не одна из них.

Мурашки бегут по плечам, и я обхватываю себя руками, чтобы сохранить это ощущение подольше. Как бы там ни было, она моя мама. Мой неосознанный пример, и я не считаю его плохим. Ведь я могу взять только лучшее от нее – научиться делать выбор без тени сомнений, тот самый, что кажется правильным мне, чтобы потом вот так же, через много лет, сказать кому-то важному «я ни о чем не жалею».

– Мам, – зову я, и она дергает подбородком, показывая, что слушает. – Ты счастлива сейчас? У тебя все хорошо?

– Да, родная. У меня все прекрасно.

– Ну и отлично.

Застываем в неожиданно уютном молчании, как в продолжении душевного разговора, в котором слова уже не важны. Стук в дверь сотрясает тишину, и мое сердце радостно подпрыгивает к горлу. Мама упирается руками в стол и смотрит на меня исподлобья:

– Это он, да?

– Возможно.

– Я открою, – заявляет она решительно, и я понимаю, что не смогу защитить Стаса, даже если бы захотела.

– Только не пугай его, – предупреждаю я. – Он нужен мне без психологических травм и преждевременной седины.