Ришелье

Подобное обвинение было выдвинуто и Вольтером в его «Siecle de Louis XIV» (Веке Людовика XIV) (1715): «С 1635 года шла война, потому что кардинал Ришелье хотел ее; и похоже на то, что он желал ее для того, чтобы сделаться необходимым». В других своих сочинениях Вольтер также поносил «красного тирана», обвиняя его в несправедливости и варварстве. В особенности он не мог простить ему того, что по его приказу был посажен на кол обвиненный в колдовстве кюре Лудена Урбен Грандье. Соглашаясь с тем, что Ришелье стоял у истоков внешнеполитического могущества Франции, он обвинял его в пренебрежении вопросами ее внутреннего благосостояния. Он оставил ее дороги в плачевном состоянии, кишащими разбойниками, а улицы Парижа — утопающими в грязи и полными воришками. Он подверг суровой критике «Политическое завещание» как работу «изобилующую ошибками и ложными понятиями всех видов». Что касается Монтескье, то он именовал Ришелье «плохим гражданином».

С наступлением эпохи романтизма в XIX веке, Ришелье без устали порицали поэты и романисты. Альфред де Виньи в романе «Сен-Мар» (1826) подчинил историю своему поэтическому воображению. Все беды Франции, заявил он в предисловии, были вызваны наступлением Ришелье на власть знати. В 1831 году в своей драме в стихах «Марион Делорм» Виктор Гюго изобразил Людовика XIII простым статистом, в то время как подлинным правителем Франции был тиранический и кровожадный кардинал. Сам Ришелье не появляется на сцене. Его голос, однако, слышен из-за занавеса, в самом финале пьесы, когда он произносит: «Никакой пощады» в канун казни героя Дидье, осужденного за нарушение эдикта, запрещающего дуэли. Но самый нелестный портрет Ришелье был нарисован Александром Дюма в его знаменитом романе «Три мушкетера» (1844). В нем кардинал показан человеком, лишенным веры и справедливости, использующим красную мантию, чтобы скрыть свои неправедные намерения. Людовик XIII в его присутствии — не более чем хнычущий ребенок.

Для историка Жюля Мишле кардинал был «сфинксом в красной мантии», чьи тусклые серые глаза, казалось, говорили: «Всякий, кто узнает мои мысли, должен умереть»; «диктатор отчаянья», который «во всех случаях мог делать добро, лишь совершив злой поступок»; душа, терзаемая «двадцатью другими дьяволами» и разрываемая на части «сидящими внутри ее фуриями». Кардинал, по словам Мишле, «умер столь страшным для врагов, что никто, даже за границей, не осмелился говорить о его смерти. Боялись, что зло и невероятное усилие воли помогут ему вернуться с того света». Самым суровым обвинительным приговором политике Ришелье была его биография, написанная Хилером Беллоком в 1930 году. Она изображала кардинала создателем современной Европы, в которой национализм занял место католицизма в качестве государственной религии. «Мы такие, как мы есть, — пишет он, — разделенные и находящиеся в опасности полного отчуждения именно в силу нашей разделенности, потому что Ришелье обратил свое уединение, свою замкнутость, свой могучий гений на то, чтобы создать современное государство и неожиданно для самого себя разрушить единство христианской жизни».

Довольно о ненависти: кроме нее было еще и восхищение, зачастую такое же безмерное. Иногда оно исходило даже от самых резких критиков Ришелье. Так, Рец воздавал должное стремлению кардинала сокрушить гугенотов и нанести поражение Габсбургам. Эти цели, по его мнению, были столь же огромны, как цели Цезаря или Александра; он добился осуществления первой, и в канун своей смерти далеко продвинулся в достижении второй. Герцог де Ларошфуко вскоре после смерти кардинала доказывал, что личные обиды, вызванные жестокостью его правления, ничего не значат в сравнении с величием его достижений: падение Ла-Рошели, разгром гугенотской партии и поражение Габсбургов. В 1698 году в речи Французской академии Лабрюйер назвал Ришелье гением, который исследовал все тайны правления: служа общественным интересам, он забывал о своих собственных.