Рискованное пари

— Хватит трепать языком. — Оливер сурово сдвинул брови. Любое упоминание об Энн вызывало у него раздражение. Он встречался с ней два месяца — по меркам Кэмдена, целую вечность, — безумно устал от ее капризов и избалованности и был только рад подвести под этой историей черту. Обладай он хоть каплей лицемерия, вцепился бы в Энн мертвой хваткой, женился бы на ней и жил бы до скончания века на деньги ее папочки не ведая забот. Однако умением играть на чужих чувствах и притворством природа его, увы, обделила, и, думая о том, что роман с Энн в прошлом, он, несмотря на свое нынешнее стесненное положение, лишь вздыхал с облегчением. Но ее докучливое внимание, тоскливые взгляды и нескончаемые записки сильно его угнетали, потому-то так действовали ему на нервы намеки и насмешки приятелей.

— Да я всего лишь… — начал Питер.

— Закрой рот, — с убийственным спокойствием велел Оливер.

Его в Кэмдене уважали, даже побаивались. О его бесстрашии, силе и способности отважиться на самые отчаянные поступки среди студентов, да и преподавателей, ходили легенды. В отличие от однокашников — избалованных чад привилегированных родителей — Оливер Мелвин не признавал классовых различий и не понимал глупых причуд богатеев.

Он воспитывался в семье фермеров, обосновавшихся около тридцати лет назад близ Омахи, — пары бывших «людей-цветов». В конце шестидесятых юные Артур Мелвин и Сара Бриггз, дети вполне обеспеченных родителей, примкнули к молодежной группе, отвергающей моральные устои потребительского общества, выступающей против войны во Вьетнаме и пропагандирующей отказ от цивилизации. В начале семидесятых Артур и Сара поженились, навсегда уехали из города и зажили спокойной фермерской жизнью вне классовой иерархии.

Оливер вырос свободолюбивым парнем с сильно развитым чувством собственного достоинства. Учился он в пригороде Омахи, но, перейдя в старшие классы, поступил в одну из частных городских школ. Роскошествами родители его не баловали — в семье Мелвин в них никто и не нуждался.

За первые два семестра в колледже заплатил отец. Перед вторым же курсом, когда у старика зашалило сердце и он впервые попал в больницу, а семейные дела резко пошли на спад, Оливеру, чтобы собрать нужную сумму, пришлось целое лето проработать в «Макдоналдсе», а по вечерам выполнять отцовские обязанности.

К деньгам он был почти равнодушен, но прекрасно знал им цену и умел найти выход из любой ситуации. В Кэмдене у него сложилась репутация человека, который не боится потерять все и в любой момент начать жизнь заново, практически с нуля, — угрозы папочки-миллионера, способного в наказание в любой момент лишить тебя деньжат, над ним не нависали. Вот Оливер и позволял себе жить как хотел: мог устроить в своей комнате шумную вечеринку на целый уик-энд, учинить драку или поругаться с профессором.

Преподаватели быстро его прощали: у него был редкий дар скульптура, и в том, чтобы колледж он благополучно окончил, был заинтересован сам ректор. Студенты относились к Оливеру с уважением, даже те, кто когда-то получил от него по шее, твердо знали, что без веской на то причины Оливер Мелвин рук не распустит. А еще он пользовался огромным успехом у девчонок. Его мужественность, самостоятельность и, наверное, бесшабашность сводила их с ума.

— Да ладно, не кипятись, — примирительно произнес Питер. — Про Энн Верлен я вспомнил просто так, шутки ради.

— Энн красивая, спору нет, — с прежним пылом продолжил Руди. — Тем не менее все мы давно знаем, как она выглядит и на что способна. Первокурсницы же тайна за семью печатями. Пока никто из нас понятия не имеет, чего от них ждать, на что надеяться.

— Надеяться? Тебе-то? — Питер театрально схватился за живот и опять разразился язвительным хохотом. — Не смеши, Человек-факел!

Кличка Человек-факел закрепилась за Руди с начала первого курса. Как-то раз его сосед по комнате, Харальд Уэлч, обнаружил на комоде Руди стопку комиксов. На следующий день все отделение обращалось к бедняге не иначе как Человек-факел.

— Да пошел ты! — Руди махнул на Питера рукой и вновь отвернулся. Его узкое лицо просияло. — В этом году первокурсницы вообще необыкновенные. Особенно одна, черненькая такая, с чудной стрижкой…

— А, да, насчет этой я с тобой согласен, — сказал, успокоившись, Питер.

— По-моему, я тоже ее видел, — произнес Куртис, сделав очередной глоток пива. — Не то чтобы писаная красавица, но в глаза бросается, черт его знает почему. Может, потому что так независимо и гордо держится?

Уэнди подняла голову, взглянула на него не то рассеянно, не то задумчиво и тихо заиграла что-то медленно и печальное. Все опять подумали, что у них с Куртисом любовь, но не заострили на этой мысли внимания.

— Такое впечатление, будто, глядя на всех вокруг, эта девочка никого не видит, — проговорил Питер, наконец оставляя язвительный тон. — По-моему, к такой не то что прикоснуться, но и подойти далеко не всякий осмелится.