Рискованные мечты

Сейчас при утреннем свете Хилари снова устремила взгляд на потолок. «Ничего не поделаешь, – безнадежно осознала она. – Я люблю его. Люблю и… ненавижу за то, что он не отвечает мне такой же любовью. Да, его влечет ко мне, он и не делает из этого секрета, но желание – это не любовь. Как же это случилось? Куда пропала моя защита? Он такой высокомерный, – принялась перебирать Хилари его недостатки в надежде найти спасительную лазейку из своей тюрьмы. – Вспыльчивый, властный, чересчур самоуверенный. Почему же все это не имеет значения? Почему я не могу перестать о нем думать даже на пять минут? Сегодня же Рождество, – напомнила она себе и покрепче зажмурилась, борясь с навязчивым вторжением. – Не дам Брету Бардофу испортить мне этот день».

Она откинула одеяло, встала, надела шерстяной халат и вышла из спальни.

В доме утренняя тишина уже уступила место праздничной суете. Все собрались у наряженной елки, и в течение часа слышались радостные восклицания, шуршание упаковочной бумаги, звуки поцелуев. Позже Хилари выскользнула из дому в старой рабочей куртке отца. Под ботинками поскрипывал тонкий ледок. В воздухе чувствовался вкус зимы, тишина покрывала все вокруг своим мягким пологом. Отец был в амбаре, и Хилари машинально принялась привычными движениями помогать ему отмерять зерно, словно делала это только вчера.

– Все-таки фермерша еще жива в тебе, – шутливо сказал отец, и при этих словах Хилари остановилась и серьезно посмотрела на него:

– Кажется, да.

– Хилари, детка, – произнес он мягко, заметив выражение ее глаз, – что случилось?

– Сама не знаю. – Она тяжело вздохнула. – Иногда Нью-Йорк кажется мне таким тесным. Возникает чувство, что ты заперта.

– Мы думали, ты там счастлива.

– Я счастлива… была… и есть, – поправилась она и улыбнулась. – Это очень оживленное, беспокойное место, где каких только людей не встретишь. – Она словно наяву увидела перед собой пронзительные серые глаза и лицо с решительными чертами… – Но иногда мне так не хватает тишины, спокойствия, искренности. Такая вот я глупая. – Она покачала головой и зачерпнула новую порцию зерна. – В последнее время я что-то часто скучала по дому. Я как раз закончила один очень интересный проект, но он отнял слишком много сил. – Не проект, а человек, подумала она.

– Хилари, если ты несчастна, если тебя что-то гнетет, я хотел бы тебе помочь.

На мгновение ей захотелось прижаться к отцовскому плечу и выплакать все свои сомнения и разочарования. Но к чему обременять отца своими заботами? Что он сможет поделать с тем, что дочка полюбила человека, который видит в ней лишь временное развлечение, изделие массового спроса, способное повысить популярность журнала? Разве возможно объяснить, что несчастна она оттого, что ее любимый без особого труда завладел ее сердцем и разбил его, даже не подозревая об этом? Все эти мысли промелькнули в ее уме, и Хилари покачала головой и снова улыбнулась:

– Все это пустяки. Наверное, я просто переутомилась. Пойду-ка покормлю цыплят.

Вскоре пришли гости, в доме зазвучали веселые голоса, детский смех. Привычные дела и любовь родных помогли заполнить мучительную внутреннюю пустоту.

Когда праздник отшумел и в комнатах осталось лишь эхо, Хилари долго сидела в гостиной одна, медля перед тем, как подняться в спальню. Она свернулась в клубочек в кресле и смотрела на мерцающие огоньки елки, невольно гадая, как провел этот день Брет. Тихо отпраздновал его вдвоем с Чарленой? Или шумно и весело в загородном клубе? Но теперь он наверняка сидит у камина, а Чарлена, переодевшись в красивый новый пеньюар, уютно устроилась у него на коленях?

Ее пронзила боль, острая, как отточенная стрела. Терзаясь от ревности и отчаяния, Хилари пыталась отогнать мучительное видение. Но оно не желало исчезать.

Праздники пролетели быстро. Это были славные дни, и Хилари с благодарностью погрузилась в умиротворяющий домашний уклад. Канзасские ветры унесли с собой добрую толику ее печали. Она подолгу гуляла по пологим холмам, любовалась на засеянные озимыми поля, кружилась, раскинув руки. Городским жителям не понять этого, размышляла она. В элегантных квартирах с видом на асфальт и бетон не испытать восторга от единения с природой. Она удивленно всматривалась в горизонт… Земля неукротима, вечна. Раньше на этих равнинах жили индейцы, переселенцы, фермеры. Приходили и уходили, жили и умирали, а земля оставалась. Уйдет и она, Хилари, придет новое поколение, а пшеница все так же будет колыхаться под ярким летним солнцем. Щедрая и изобильная земля дает все, что нужно для жизни, год от года родит акры зерна. А в ответ просит только честно трудиться.

«И я люблю ее, – думала Хилари, – люблю трогать ее руками и ощущать под босыми ногами летом. Люблю ее сытный чистый запах. Наверное, в глубине души я по-прежнему остаюсь деревенской девчонкой, несмотря на всю мою благоприобретенную утонченность…»

Она повернула в сторону дома.

«Как же быть дальше, что делать? У меня карьера, у меня свое место в Нью-Йорке. Мне двадцать четыре. Хорошо ли будет сдаться, вернуться сюда насовсем? Нет!»