Рисовальщица пионов

– Я не для смысла, пап, для красоты. Смотри, какие они беленькие, как в гольфиках! Красиво.

Мой практичный папа этого не понимал. И он же выговаривал мне, называя мою тягу к чистоте излишне рьяной, когда я упала с пирамиды стульев, составленных мной, чтобы вытереть пыль с шифоньера. А я, бережно качая перевязанную кисть руки, сквозь всхлипы объясняла, что пыль мешает мне дышать и нехорошо пахнет.

В десять лет на Восьмое Марта бабушка подарила мне невероятной нежности ночную сорочку, отделанную кружевом. От восторга я прыгала и хлопала в ладоши.

– Ее надо простирнуть немного, пока не надевай.

– Я сама!

– Только стирай аккуратно, чтобы кружево не порвалось, и в чуть теплой воде.

Ко мне как раз пришла Аня, моя подружка, и ждала, пока я управлюсь, чтобы вместе пойти гулять. Я стирала в тазике очень осторожно, боялась испортить, но выжимать стала с помощью Ани, скручивая с двух сторон, как мешковину. Как же я плакала, увидев результат! Мне было стыдно смотреть бабушке в глаза и безумно жаль ночнушку. Сорочку починили, как смогли, я спала в ней, пока она не стала короткой, как майка.

С ранних лет моей домашней обязанностью стала уборка и всем от меня было тесно. Я вывешивала на дверях прихожей объявления «Уважайте чужой труд! Разувайтесь строго на коврике», в кухне красовалось «Ставьте посуду в раковину, не оставляйте на столе!» Доставала всех, папа говорил, что я маленький тиран, и он боится что-то сделать не так. А я отвечала, что ничего особого не требуется, просто класть все на место.

– Пап, ну почему ты расческу положил не на полку, а на подоконник? – недоумевала я.

– Да, боже мой, Марта! Ну, положил и положил, какая разница? – возмущался он.

– Некрасиво и беспорядок, сам же потом вечно спрашиваешь, видел ли кто твои вещи! Клади ровно на то место, откуда взял!

– Мне жалко ее мужа, – смотрел папа на маму.

Мне становилось тревожно, как будто я сделала что-то плохое, ждала маминого ответа.

– Умница моя, – целовала меня мама, – найдет себе любителя чистоты и все будет хорошо.

Я облегченно улыбалась: действительно, зачем мне поросенок?

В конце концов, последним написанным мною плакатом стало известное «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят». Потом я уже поняла, что далеко не всем нужен порядок, многих он напрягает, и взрослых людей не переделаешь. Зато вокруг меня всегда было чисто и красиво.

Когда я ела, то стелила себе на стол небольшое вышитое вафельное полотенце, бабушкин подарок, ровно раскладывала на нем ложки, вилки, чашку.

– Смотрите, ни одной крошки! – хвалилась я после еды.

– Умница моя и красавица, – говорила мама.

Папа возводил глаза долу.

– И локти я ни разу от туловища не отвела! Я прочитала, что раньше дворянам-офицерам во время обеда давали две книжки, они удерживали их локтями, прижав к туловищу. Правильные манеры прививали!

– Доча, доча, – по-прежнему недоумевал папа.

– Какая ты у меня умница! – вновь целовала меня мама.

– А что? Разве я что-то плохое делаю? – спрашивала я у папы.

– Нет, ничего плохого. Просто трудно тебе придется в жизни.

– Бабушка говорит, что жить вообще всегда трудно, но интересно, что всего только глупцы боятся.

– Тоже верно.

– Лучше похвали меня, что я не сутулюсь за столом. Я уже твердо научилась кушать с прямой спиной, не наклоняясь к тарелке, а поднося ложку ко рту.

– А так надо? – начинал ерзать папа.

– Да. У нас книжка есть «Как себя вести». Там все-все расписано. Только животные наклоняются к миске, люди поднимают руку с прибором к лицу.

– М-даааа, – протягивал папа.

– Дети должны быть лучше родителей, иначе нет смысла, – говорила ему мама.

– Мне это не трудно, – продолжала я делиться радостью, – из-за фортепиано я давно привыкла сидеть с прямой спиной.

– М-даааа, – вновь слышалось от папы.

– Принцесса моя! – это от мамы.

Еще у меня был пунктик, я любила прощаться и уходить красиво, оставлять после себя порядок. Мама ложилась спать раньше всех, потому что раньше всех вставала. Я убиралась в кухне на ночь, замирала от радости, представляя, как утром мама войдет в кухню и увидит идеальную чистоту. Не могла уйти просто так, пару раз обязательно возвращалась, представляла себя мамой, включала свет, как это делала она темным утром и радовалась прекрасному порядку: «Ах, какая Марточка умничка!» – говорила я за маму и всплескивала руками на ее манер. Даже желая себе спокойной ночи, я всегда оглядывала свою комнату на предмет идеальности и симметрии. Вещи на утро аккуратно раскладывала на стульчике и обязательно на ночь открывала шторы, красиво формируя складки. Я просто ликовала, когда, открыв глаза, видела солнце, тутовник с акацией за окном и стульчик с вещами. У меня была розовая комната: розовые обои с белыми цветочками, малиновые шторы и покрывало, белый тюль и большой, во всю стену, книжный шкаф светлого дерева. Моя комната казалась мне самой лучшей на свете. Мне нравилось, как она пахла, всегда чистотой.

– Доча, в кого ты такая? – недоумевал папа.

– Когда чисто и красиво, это же так приятно. Почему не всем этого хочется? – в свою очередь удивлялась я.