Вскочив на ноги, я бросилась на кухню, замерла, попыталась повернуться и поклониться, а потом побежать, но споткнулась, поднос и миски полетела в воздух. Несколько разбилось. Я попыталась поднять их, и Чийомэ-сама проревела:
- Брось тарелки, балда. ИДИ! – я выбежала, слыша ее рычание. – Остальные остаются здесь.
29
Обязанность
- Полынь! – прорычал Ки Сан, вытаскивая крошечные пилюли из травы. – Могуса! Старики говорят сжигать такое каждый год, да?
- Да, - сказала я. Руки дрожали. Я надеялась, что Братишки следили за Миэко. – На Новый год. Одна пилюля…
- …на один год, да, да, - он глубоко вдохнул. – Зажги эти и держи у его пяток, слышишь? Пока не проснется. Вскрой мозоли, если нужно будет. Не останавливайся, пока не проснется.
- Да, Ки Сан.
Он схватил миску маринованного имбиря.
- Помаши этим под ее носом.
- Ее?
- Его! Его носом! – он, казалось, бросит глиняной миской в меня. – Не беси меня, девчушка.
- Да, Ки Сан-сан, - я забрала имбирь и прижала обе травы к животу.
- Иди, - он повернулся к котелку с водой на огне, она закипала. – Я буду, как только приготовлю настой.
- Да, Ки Сан-сан.
- Иди!
И я пошла. Разум не покидал недавний сон об отце, танцующим, как Миэко, и ссора, которую я подслушала, и звук падающих тел солдат Имагавы на татами. Я знала, что Миэко была убийцей. Она казалась милой и грациозной, даже доброй ко мне, но ее учили забирать жизнь. Я не могла отдать ей жизнь Масугу-сана.
Снег перестал идти, тучи расступились, и утро было ясным и очень холодным. Я бежала по покрытому снегом двору, держа имбирь и полынь так нежно, как только могла дрожащими пальцами.
Старший из Братишек стоял у входа в гостевой домик, словно статуя на входе в храм Будды на Сосновом берегу. Его ноги были широко расставлены, а рука лежала на рукояти меча. Хотя выражение его лица было спокойным, смотрел он с яростью.
- Я п-принесла травы для М-масугу-сана, - он не отошел, и я добавила. – От Ки Сана.
Его лицо не смягчилось ни на йоту, но он отошел и отодвинул дверь для меня.
Внутри творился хаос. Ширмы валялись, татами лежали не на местах, посреди пола оказалась ваза. Я начала поднимать ее, но поняла, что у меня уже полные руки, и что у меня есть задание важнее, чем уборка в комнате лейтенанта.
Другой Братишка стоял у входа в спальню с отвращением на обычно теплом лице. Я услышала стон из другой комнаты и тихое пронзительное ругательство.
- Скрывать все! Я говорила, - рычал высокий голос, и я убедилась, что это могла быть Миэко. – Игры с куноичи приносят лишь боль. Я говорила!
Я хотела броситься на помощь Масугу, но страх приковал ноги к полу.
Лейтенант издал стон, и Миэко прокричала:
- Нужно было выпить все, идиот! – и пропажа – бутылка сакэ – вылетела из дверей и разбилась о стену над головой Братишки. Впервые за все время он дрогнул.
Теперь мои ноги освободились. Я вбежала в комнату, все еще прижимая лекарства к животу, готовая защищать Масугу.
Лейтенант лежал на матрасе, глаза были открыты, но ничего не видели, а лицо блестело от пота. Миэко тоже вспотела, но его лицо было бледным, ее же – необычно красным. Ее волосы, что обычно были уложены, свисали растрепанными прядями. Она напоминала медведя. Злую медведицу.
Она ударила его по плечу с удивительной силой, он застонал. Она зарычала и затрясла его, бормоча:
- Идиот! Все. Ты должен был выпить все прошлой ночью, так? Бака-яро! – Миэко тряхнула Масугу еще раз, а потом ударила по спине.
Я, видимо, вскрикнула, потому что она подняла голову, увидела меня и нахмурилась.
- Ты.
- Я не дам ему умереть, - пропищала я.
Ее глаза медленно расширились.
- Что у тебя?
Я опустилась на колени напротив нее рядом с Масугу, стараясь показать ей, что буду его защищать.
- Имбирь. И полынь.
- От Ки Сана?
Я кивнула.
- А настой?
- Он делает его. Сказал, нужен свежий женьшень.
Ее глаза сузились.
- Дай имбирь.
Несмотря на мое недоверие, я отдала его. Она открыла крышечку, а я посмотрела на лицо Масугу. Его глаза были теплыми, но не человеческими. И я поняла, что это потому, что у него почти исчезли зрачки.
Она понюхала маринованный имбирь, а потом вытащила кусочек и попробовала. Она кивнула, лицо ее снова стало спокойной маской, к которой я привыкла.
- Мне имбирь, - сказала она. – А ты можешь жечь пилюли у его ног.
- Я… - я прижала обе травы к груди. Не знаю, что я представляла – что она как-то отравит его имбирем? – Я… не умею жечь могусу. Могу его ранить.
- Вряд ли ему будет больнее, чем сейчас, - я не шевельнулась, и она, вздохнув, протянула руку. – Тогда дай мне полынь.
И я дала. Не нашла повода отказать.
Она вытащила длинную соломинку из татами и зажгла от огонька, греющего комнату.
- Если хочешь помочь, разломи имбирь под его носом.
Я послушалась, сжала кусочек между большим пальцем и указательным. Его ноздри дрогнули от аромата, хотя остальное лицо не двигалось.
Горький запах горящей полыни столкнулся со сладким жаром имбиря. Я посмотрела на ноги Магусу, где сидела Миэко с яростной решимостью на лице. Она сейчас напоминала волчицу. В длинных изящных пальцах она держала дымящую пилюлю возле голой пятки лейтенанта. Она подняла взгляд.