Рисунки На Крови

Развязав хвост, Тревор наклонился над старой ванной на ножках и выжал из волос струйку воды. Вытер голову полотенцем, но не стал связывать хайер, а оставил его сохнуть. Рыжие, как у Бобби, но с прядями бледного золота, как у мамы, волосы свисали ему до середины спины.

От зеркала в ванной ему стало неуютно — оно создавало впечатление, как будто кто-то глядит на него из зеркальных глубин. Приложив губы к серебристой поверхности, он прошептал: “Кто там?” Но никто или ничто не ответил. Только высокий бледный лоб, сливающийся с собственным отражением, его собственные глаза, сливающиеся в искривленное прозрачное око, безжалостно уставившееся на него, его собственное серьезное лицо, растворяющееся в тумане. Отступив на шаг от зеркала, он увидел, что соски у него напряглись от холода, а кожа пошла пупырышками мурашек.

Тревор натянул через голову футболку с “Вертящимся диском” и поспешил через коридор в гостиную, где Терри как раз запаливал толстый пряный косяк.

— Ты не куришь? — после глубокой затяжки спросил Терри.

Из ноздрей и углов рта у него ползли струйки синего дыма. Глаза он от дыма прищуривал, отчего стал казаться красивее и в его внешности появилось что-то эскимосское. Тревор помедлил. Терри завлекающе помахал перед ним косяком.

А, какого черта, решил Тревор и потянулся за косяком левой рукой. Он уже курил траву раньше, но недолго и не помногу. Это был один из наркотиков Бобби. Но от травы Бобби никогда не блевал и не плакал, как дитя, не она заставила его схватить молоток, не она нашептала ему, на что его употребить. Бобби курил ее за рисованием. Тревору подумалось, что неплохо бы покурить, прежде чем идти в дом.

Потому он сжал губами сморщенную пятку, слегка влажную от слюны Терри, что, впрочем, не было неприятно, и глубоко затянулся.

Что было большой ошибкой.

Он ничего не ел, кроме сомнительной лапши Кинси прошлой ночью, ничего не пил, если не считать пары стаканов кока-колы и теплой ядовитой “джолт”. Желудок внезапно превратился в мешочек из потрескавшейся и сморщенной кожи, а все ткани тела и даже мозга как будто обожгло вспыхнувшим огнем.

Косяк выскользнул у него из пальцев, прокатился по руке, оставляя длинный опаленный след поверх череды старых шрамов. Тревор услышал, как Терри что-то говорит, и почувствовал, как подгибаются колени.

Перед глазами у него возникли огромные вспышки света — синего, и красного, и искристо-серебряного, которые завращались вдруг безумными созвездиями. Потом наплыла тьма и стерла их.

Терри глазам своим не поверил, когда мальчишка рухнул на пол прямо у него в гостиной. Он видел анашистов, укуренных до состояния зомби, пялящихся в экран телевизора, как будто там выход в нирвану. Он видел пьяниц, отрубающихся в самых неподходящих местах и позах, в том числе в туалете. Он даже видел пару джанки в отключке. Но никогда за двадцать восемь лет своей жизни Терри Бакетт не видел, чтобы кто-то потерял сознание, затянувшись разок косяком.

Он извлек еще тлеющий окурок из складок одежды мальчишки, похлопал его по щуплой груди, чтобы убедиться, что его не подожжет какой-нибудь случайный уголек, проверил алеющий конец косяка, но ничего странного не увидел и не унюхал. В траве ничего такого быть не могло: Терри уже скурил три, может, четыре косяка из именно этого пакета, который, кстати, был взят из падежного источника. До него самого анаша только-только начала доходить, пряной благодатью щекоча уголки мозга. Хорошая, каролинская, самосад. Этот бледный юнец, должно быть, и впрямь в жалком состоянии.

Он проверил, дышит ли Тревор, осторожно оттянул веко, чтобы убедиться, что с ним не случилось инсульта или еще чего. На Терри уставился бледно-серебристый глаз, что заставило владельца

музыкального магазина решить, что все не так худо. Когда он заталкивал диванную подушку под свесившуюся голову Тревора, мальчишка забормотал:

— В порядке… нормально.

— Ага, и выглядишь ты чудесно, — отозвался Терри.

Найдя в кухне сравнительно чистое посудное полотенце, он подставил его под струю холодной воды и, вернувшись в гостиную, накрыл им лицо Тревора. Тревор вяло поднял руку, чтобы смахнуть полотенце, но даже не донес ее до лица, и она упала на пол, будто дохлая белая птица.

— Расслабься, — сказал ему Терри. — Не отрубайся.

Остановившись у стереопроигрывателя, он осмотрел часть своей необъятной коллекции пластинок, которую уже успел сюда перетащить, размышляя, под какую музыку Тревор предпочел бы прийти в себя. Джаз был одним из немногих жанров, отсутствующих в его коллекции. Джаз Терри нравился, но себе альбомов он так и не собрал, поскольку всегда полагал, что нужно быть спецом, чтобы разбираться в такой музыке или даже просто получать от нее удовольствие.

Наконец он нашел старый альбом Тома Уэйтса, опустил иглу проигрывателя на пластинку и, как любезный хозяин, удалился на кухню.